Марфа поднялась с колен, одёрнула пропитавшуюся водой юбку и увидела в тумане силуэт. Болото ничего не отдавало поутру. Свои порождения оно высылало в дозор только ночью. А людям на болоте делать нечего. Но тот, кто приближался к Марфе, определённо был живым человеком.

– Мари? Маша?.. – Хриплый мужской голос был одновременно знакомый и незнакомый.

– Гордей?.. – Марфа не верила своим ушам.

Неужто её рассудок не выдержал пережитого, и теперь ей всю оставшуюся жизнь будет мерещиться голос мёртвого мужа. И голос… И сам муж…

Из тумана к ней вышел не молодой мужчина, а рослый, ещё крепкий седовласый старик. Таким Гордей стал бы, если бы они прожили свои жизни, как одну. Если бы никогда не расставались. Он шёл, едва заметно сутулясь, слегка припадая на левую ногу.

Марфа сделала шаг навстречу этому такому знакомому и одновременно незнакомому мужчине, а потом, вглядевшись в его испещрённое морщинами, но не утратившее благородных черт лицо, бегом бросилась ему на встречу, упала в крепкие объятья, прижалась к груди, в которой часто и гулко билось живое сердце.

Марь, неласковая, а порой и жестокая мать, решила явить ей свою милость. Марь вернула ей мужа…

Глава 37

Глава 37

Умирать было больно, но Серафим смирился и с этой болью, и со своей судьбой. Он выполнил обещание! Совесть его теперь чиста, а дух крепок.