День входит в силу. Сейчас засосет, с надеждой думает Вероника. Пусть поглубже…

В центре всего этого столпотворения — Варвара… Значит, можно после такого горя снова стать счастливой? — в сотый раз с отчаянием думает Вероника. Нет, для этого надо иметь характер Варвары.

И впервые за годы, что они работают вместе, у Вероники возникает неожиданная и злая неприязнь к ней — к ее узким глазам с цепким, жестковатым взглядом, к высоким скулам, к ее сухому смуглому телу, всегда пахнущему какими-то душными, сладкими духами… Как она смогла выжить после того, что случилось? Какое она имела право выжить? И теперь ложится в постель с толстым, ушастым стариком, ежевечерне предавая все прожитое и пережитое…

Вот она сидит, развязно расставив обнаженные, острые, фиолетово-смуглые колени, и вертит в сухих пальцах легкую итальянскую туфельку.

— Нет, не для меня, девчонки, такая обувка. У меня нога крестьянская: в детстве босиком бегала, об сыру землю расшлепала. Тридцать восьмой размер!

И запах, исходящий от ее разогретого полуденной жарой тела, тоже какой-то смуглый, фиолетовый, тяжкий… Все равно, предала! — стучит в голове Вероники. Предала, предала! И предает!.. Но тут же возникает другое, беспощадное: и ты сама предашь… И захочешь жить дальше. И быть снова счастливой захочешь!.. Нет, нет, никогда, твердит себе Вероника… Захочешь, захочешь!.. Ей становится совестно перед Варварой. Переживешь подобное, тогда и суди. Ведь Варвара в одну минуту потеряла все. А у нее останется Аська…

Аська… Как несправедливо думать, какая неправда, что это не будет для него горем. Он привязан к отцу, конечно, по-своему и непонятно, как непонятно и все, что он делает и чувствует. Но это будет первым настоящим горем в его жизни… Наверное, я плохая мать, думает Вероника. Ведь Анисим всегда был для меня прежде всего его сыном… Он был плодом тех минут, когда женская страсть владеть безраздельно и принадлежать безраздельно утолялась с наибольшей полнотой. Конечно, она редко думала об этом. Но если признаться откровенно самой себе, она всегда была сначала женой, а уже потом матерью. Анисиму надлежало быть идеальным воплощением их любви. А он был сам по себе. И вот он уже почти мужчина — уходящий от нее с годами все дальше и дальше, хмуроватый и замкнутый и вместе с тем незащищенный, опасно, тревожаще открытый, большерукий, большеногий, широкоплечий, сильный и слабый. Совсем не соответствующий идеалу. Ее сын. Что она знает о нем? Что она сделала для него за восемнадцать лет, кроме того, что просто обязана была сделать как мать? Ведь если Андрей уйдет из жизни, только он, ее сын, останется ей от него. А что она знает о своем сыне?