— Учудил вчера мой Станислав Витальевич, — весело говорит Варвара. — Три года на дачу копили. А он вчера заявляется и притаскивает книжки — старенькие такие, все пожелтевшие. И журналы тоже старые, желтые. В них все, что Александр Сергеевич Пушкин при жизни из своих сочинений напечатал. Прижиз-нен-ные издания называются. Это только у букинистов можно достать, по очень большому знакомству. И теперь выходит, плакала наша дача. Как я понимаю, все он отдал, что накоплено было…

— А много было? — интересуется Саша.

— Много, Сашенька, много.

— Сколько?

— Теперь уже не имеет значения.

— Как же так можно?

— Можно, Саша. Он о таких книгах столько лет мечтал… Ведь их достать почти невозможно. Я сегодня ночью проснулась, а он стоит босой у полки и на эти желтые книжки смотрит. Понимаешь, не спит, а просто так стоит и смотрит. А ты спрашиваешь, можно?

Она опять мельком, внимательно взглядывает на Веронику. И Вероника думает, что хорошо бы сейчас разрыдаться, прижавшись к ее плоской груди с торчащими в глубоком вырезе платья смуглыми ключицами.

— А я недавно ночью почувствовала, — говорит Саша, и голос ее вздрагивает от неподдельной боли, — что Гена с другой женщиной был… Можно это почувствовать, Варвара Сергеевна?

— Ф-ф-фу! — сердито фыркает Варвара. — И когда ты, невинная душа, научишься, что не про все рассказывать можно? Оставь что-нибудь при себе, внутри, про запас, горькое ли, сладкое ли, а то будешь ходить по миру пустая, как свистушка. С пустой душой.

Она садится на стул возле Вероники. Властно приказывает Саше:

— Сходи ко мне. В верхнем левом ящике «Взлетная» карамель. Неси сюда.

Саша медленно поднимается из-за стола. Она всегда все делает медленно и лениво, словно бы нехотя. Движения у нее округлые, томные, она идет к двери, невесомо прикасаясь белыми туфельками к зеленому пластиковому полу, и по ее ровной спине и безукоризненным бедрам, от шеи в русых завитушках до маленьких пяток, с каждым шагом пробегает призывная, легкая, как дрожь, волна… Странное дело, думает Вероника. Идет словно голая под мужскими взглядами, и ей это нравится… Нет, Гена никогда не уверует до конца, что все это богатство досталось ему одному. И когда-нибудь все у них плохо, очень плохо кончится. Люди с такими, как у Гены, подозрительными, запуганными глазами способны на неожиданные и опасные поступки. А тут еще день и ночь его маленькую и злобную душу рвет ревность. И он уже начинает творить мерзости…

— Акселерация, двадцатый век, — говорит Варвара, поглядев вслед Саше.

Вероника молчит, продолжая работать. Рассказать Варваре? Она поймет… Нет, невозможно. Не сейчас, ближе к пяти…