Но бабки Усти не было. И мысли о Рите и Сергее Петровиче отступили.

Анисим перелез через забор и медленно пошел к даче. Он шел, стараясь ступать неслышно, но уже не потому, что боялся попасться на глаза бабке Усте. Теперь его как раз пугало ее отсутствие.

Тихо ступая по выгоревшей на солнце траве, он подошел к веранде и прислушался. Тишина… Бабка Устя стара, очень стара. С ней могло случиться что угодно.

Дачный поселок наполнился живыми предвечерними звуками. Люди возвращались из душного города после длинного рабочего дня. Весело переговариваясь, они расходились по просекам, нагруженные авоськами с городскими продуктами, радуясь запаху разогретой солнцем хвои и цветов, земле и траве под ногами. Разгоряченные многокилометровым бегом по раскаленному шоссе, разноцветные «Жигули» и «Москвичи» осторожно въезжали на изрытые колдобинами улицы поселка. На разные голоса запели радиолы на ближних и дальних дачах. С канала доносился стук лодочных моторов. Электричка гулом и свистом от края до края перечеркнула наполненное солнцем и зеленью пространство.

И среди этих звуков тишина, заполонившая их маленький домик, показалась Анисиму особенно неживой.

Он поднялся на веранду. Четыре ступеньки отчетливо проскрипели под его шагами четыре раза, каждая на свой лад, — четыре привычных голоса. И половица на веранде скрипнула на знакомой ноте.

Слева в кухонном закутке Анисим увидел привычное: керогаз и большую кастрюлю на нем. В ней бабка Устя варила суп. Сейчас керогаз был погашен, но Анисиму почему-то показалось, что кастрюля теплая. И это немного успокоило его.

Дверь с веранды вела в комнату родителей. А дальше была дверь в темный коридорчик и из него — вход в комнату бабки Усти.

Анисим двинулся в глубь дачи, всякий раз замирая, когда очередная половица тоненько взвизгивала под его подошвой.

Он выглянул в коридорчик. Дверь в комнату бабки Усти была приоткрыта. Из нее вливался в коридор зыбкий сумеречный свет — днем бабка Устя всегда завешивала окно от жары. И в этом сумеречном зыбком свете Анисим увидел выплывающий в коридор из комнаты голубоватый пласт табачного дыма. И одновременно в ноздри ему ударил едкий запах дешевой бабкиной сигареты. Бабка Устя была жива, она курила у себя в комнате!

Анисим одним прыжком перескочил коридорчик и распахнул дверь в бабкину комнату.

Бабка Устя лежала на диване. Изо рта у нее торчал длинный мундштук с дымящейся сигаретой. Она покосилась на Анисима насмешливым, блестящим черным глазом.

— В чем дело? Почему ты врываешься ко мне, как сумасшедший?

То, что бабка Устя легла днем да еще курила лежа, было само по себе необычным, было плохим признаком. Она никогда не разрешала себе этого. Но она была жива. И она курила… Мать всегда успокаивалась, когда бабка Устя после очередной болезни снова начинала дымить беспрерывно. Это бывало признаком выздоровления.