То, что должно огорчать, не огорчает, то, что должно радовать, не радует, снова подумал Анисим. И в голову пришла странная мысль: было бы лучше, если бы с Ритой все осталось как прежде — ловить издали ее взгляды, смотреть из темноты на освещенные окна ее дачи, думать о ней по вечерам возле маленького, с ладонь, костра в полном отъединении от всего мира.

Совсем рядом в кустах раздался шорох, зашелестело чье-то сдержанное, но учащенное дыхание. Анисим рывком поднялся с земли и шагнул в кусты.

За новым забором, ухватившись за перекладину руками, стояла Ксюша, внучка Удочкина. Увидев Анисима, она еще крепче ухватилась за забор и испуганно заморгала. В свете маленького костра было видно, что ресницы у нее светлые, рыжие, а глаза бледно-голубые.

— Чего тебе надо? — неприветливо прошипел Анисим. — Ты чего здесь шпионишь?

— Нет, — почему-то шепотом ответила Ксения, — я не шпионю.

Она привстала на цыпочки и посмотрела на костер.

— Трава не загорится?

— А ну, сыпь отсюда! — сказал Анисим. — Поживей. Что, тебе места мало?

Ксения снизу вверх робко посмотрела на Анисима, часто заморгала ресницами.

— А можно я здесь постою? Ты садись на свое место, а я — здесь… Я — тихо… Я боюсь. У нас на даче никого нет, а мне одной страшно.

Она продолжала говорить шепотом, и ее худое, некрасивое лицо выражало искренний испуг. Она снова оглянулась на свою ярко освещенную дачу (свет горел во всех окнах и на веранде) и опять уставилась на Анисима, моргая короткими бесцветными ресницами. И Анисим смягчился, хотя ему было неприятно, что она увидела его костер.

— Перестань шептать, — сказал он. — Сама себя пугаешь своим шепотом. Ты что, никогда не оставалась одна?

— Оставалась, — сказала Ксения.

Анисим с удивлением и жалостью заметил, что ее худые плечи под старым платьем мелко дрожат.

— Ну что ты? — сказал он, смягчаясь. — Вон какая вымахала, и — вдруг страшно!

— Мне всего одиннадцать лет, — виновато сказала Ксения.

— Вполне зрелый возраст, — усмехнувшись, сказал Анисим. Он уже не испытывал раздражения. Ему стало жаль эту длинноногую, тощую, некрасивую девочку. — Чего ты трусишь? — спросил он. — Ну, подумай: что тут может с тобой случиться? Кругом на всех дачах люди…

— Я понимаю, — сказала Ксения. — Я раньше никогда не боялась. А вот сегодня… Дедушку сейчас в больницу увезли на «скорой помощи». Мама с ними поехала. А папка сегодня в городе ночует…

Анисиму было неприятно смотреть на ее вздрагивающие плечи, был неприятен ее откровенный, неприкрытый страх, и он сказал нарочито бодрым голосом, стараясь успокоить ее, чтобы она перестала дрожать и судорожно цепляться за забор: