Анисим подбросил в костер ветку и с удивлением заметил, что у него самого вздрагивают руки. Он опять видел хитрые голубые, смеющиеся глаза Удочкина… Человек строил планы на будущее, человек собирался жить. Он дышал, суетился, живые капли пота проступали у него на лбу. И вот — все! Нет, это было непонятно. И Анисим вдруг почувствовал острую жалость к Удочкину и снова увидел его хитрые голубые глаза и большие руки, уверенно и прочно лежащие на круглых крепких коленях.

— Все старые умирают. И твоя бабушка тоже умрет, — рассудительно и печально сказала Ксения. — Ей сегодня, в жару, тоже было плохо…

— Замолчи, — сердито сказал Анисим. — Чего ты там бормочешь? Сиди тихо…

— А зачем ты каждый вечер костер разводишь? — вдруг спросила Ксения.

Анисим удивленно посмотрел на нее.

— Откуда ты знаешь?

— Я вечером спать не люблю, — объяснила Ксения. — Я утром люблю. А утром нельзя — зимой в школу вставать, летом тоже будят.

Она сидела сжавшись, обхватив тоненькими руками колени, втянув голову в плечи.

— Меня вечером мамка спать уложит и уйдет. А я в окошко вылезаю и хожу. Мне очень нравится. Только тихо надо, чтобы не заметили. За кустами, в тени. А потом обратно лезу в окошко… Ты всегда костер в разном месте разводишь. И сидишь потом, не шевелишься. До-о-олго!.. Зачем?

— Затем, — хмуро сказал Анисим.

— А я всегда боюсь, что трава загорится.

Анисим с досадой переломил ветку, сунул ее в костер. Значит, не было никакого уединения, значит, каждый вечер из темноты за ним следил испуганный и заинтересованный взгляд этой совсем чужой ему девочки.

— Очень красиво, когда ночью костер горит, — сказала Ксения. И, видимо почувствовав досаду и раздражение Анисима, добавила торопливо: — Я никому ничего не говорила.

— И на том спасибо, — хмуро сказал Анисим.

Он вдруг почувствовал, что ему страшно смотреть на белеющий в темноте забор, и подумал, что ему теперь всегда или очень долго будет страшно и тягостно смотреть на этот забор. Может, снести его завтра? Но сделать это уже было невозможно: человек, построивший этот забор, только что умер. И забор приобрел пугающую и непонятную для Анисима неприкосновенность. Нельзя было его сносить, невозможно. Значит, оставалось только сделать так, как говорила мать: выкрасить его в зеленый цвет, чтобы он стал незаметней на фоне кустов… Будет теперь всегда торчать на глазах, как кладбищенская ограда, подумал Анисим. И будет таким же неприкосновенным, как кладбищенская ограда…

Ксения поднялась, оправила платье. Костер осветил ее стоптанные белые босоножки, тощие ноги с большими коленками.