— Конечно поделилась бы, — но дело не только в этом, Тони. Меня будут ждать те, у кого я работаю.

— Сколько они тебе платят?

— Сорок шиллингов в неделю.

— Что?! Это около двадцати пяти английских шиллингов, не так ли? Вот чудовищные воры. Слушай, ты сейчас же телеграфируешь им, что нашла работу получше и что они могут убираться к черту. Я предлагаю тебе восемьдесят австрийских шиллингов в неделю и должность моего секретаря. Насколько я знаю, никаких обязанностей у тебя не будет, так что это хорошее предложение.

— Но, Тони, у меня вещи в Вене и комната, за которую надо платить.

— С этим легко разделаться. Ты по телеграфу велишь упаковать твои вещи и переслать сюда, а мы сразу же перешлем плату за комнату. Что-нибудь еще?

— Я думала обо всем том, что ты говоришь, но есть нечто гораздо более важное.

— Что?

— Твоя жена.

Тони прекратил свою маршировку и несколько раз провел рукой по волосам.

— А! — сказал он, как будто разгадка тайны была наконец найдена. — Так вот что тревожит тебя. Это в твоем стиле, такая щепетильность, и я еще больше люблю тебя за это. Слушай, Ката. То, что мы говорим сейчас, очень важно, настолько важно, что от этого зависят многие годы твоей и моей жизни. Здесь нельзя допускать никаких ложных рассуждений, а тем более — фальшивых чувств. Будь искренна со мной, как я буду искренен с тобой, и я знаю, что мы прогоним то, что разлучило нас прошлой ночью. Обещай мне, что ни о чем не умолчишь?

Ката кивнула головой и подтянула сползшую с груди голубую рубашечку. Тони продолжал, обдумывая и подчеркивая каждое слово:

— Клянусь, я говорю тебе правду, Ката. Я женился на Маргарет, потому что думал, что ты умерла или, во всяком случае, навсегда потеряна, потому что я отчаялся, стал нервозной развалиной, потому что думал, что нужен ей и что могу, по крайней мере, хоть одному человеку дать то, что ему нужно, хотя я никогда не мог отдать всего себя — я всегда был твоим, клянусь тебе. Так или иначе, последние два года мы все больше и больше отдалялись друг от друга, и я видел ясно, что та жизнь, которую я хотел вести, была бы концом нашего брака. Больше того, в феврале перед моим отъездом из Лондона между нами произошла ужасно болезненная сцена, она и была фактическим расставанием. И среди писем, которые я отправил вчера, было и письмо к жене. В нем я писал, что не вернусь больше, и предлагал ей развод. Даже если бы ты растаяла на моих глазах и я знал бы, что никогда больше не увижу тебя, я все же не вернулся бы к ней. Это правда. Ты веришь мне?

Он пошел к ней, протягивая руки, чтобы обнять ее, в уверенности, что теперь все разъяснилось, но она мягко оттолкнула его.