Это он сделал напрасно. Новагродским мещанам, как и вообще тогдашним мещанам, оружием угрожать не стоило бы. Рык толпы дошёл до бешеной разъярённости. Звучно хлопнул о голову Корнилы пустой горшок. Всадники потянули из ножен мечи. И тут белое, синее, красное, златовласое, пёстрое от молотов, палок, кордов, клевцов и копий море бросилось на них со всех сторон. Полетели кадки, поленья, зафыркали в воздухе брюквины.

Испуганные криком, ослеплённые, кони ярились и вставали дыбом, а потом во весь дух пробились через толпу и полетели прочь. Вдогонку им для устрашения пустили с десяток стрел. Магдалина в отчаянии смотрела на бешеное бегство латников, знала, что раньше, чем через пару дней (и тo, взяв подкрепление в Любче), Корнила сюда не вернётся. Знала, что Христос теперь навострит отсюда лыжи, и значит, снова дороги, самые глухие, где даже голубиных станций нет, значит, надо идти и бросить Ратму.

Если бы она знала, что это обстоятельство спасёт её, она думала бы иначе. Но она не знала и потому по­шла глухими улицами к замку, чтобы, возможно, рас­прощаться с Ратмой и взять клетку с голубями про запас. Клетку она получила, но парня не увидела. Сторожевой сказал грубо:

— Ступай-ступай. Он под замком.

— За что?

— Ну, стало быть, хороших дел натворил.

Эта весть наполнила её тревогой. Что такое могло произойти? Неужели за ночное приключение? А может, он всё открыл отцу? Ну нет, не может ведь он быть так глуп, чтобы вот так сразу. Всё это надо было долго гото­вить.

...Она не знала, что Радша и оказался именно та­ким «глупым». Взбесившийся, обезумевший от счастья, любви и страсти, он открыл отцу Мартелу, что с неве­стой у него всё покончено, что он не хочет из-за земель быть посмешищем и решил жениться на другой. Отец урезонивал его, что всё это чепуха, что родовитые не хо­зяева себе, что, женившись, можно потом иметь хоть сто любовниц. Юноша взбесился. И тогда воевода приказал взять его под замок.

Ей было очень тревожно, и какое-то словно пред­чувствие мучило, и тянуло, и сосало под сердцем.

...Между тем общий энтузиазм достиг апогея. Юрась видел, что на другом конце площади уже стоит над ручной коляской, уставленной закупоренными буты­лочками, желтозубый Бавтромей. Ждёт, и лицо — как плохая трагическая маска. И ещё Христос видел, что ни­кто к нему не подходит, все смотрят на них, и, стало быть, фокус пока выгорает. Всё шло хорошо.

И тут к нему вновь подошли два бывших слепца. Народ встретил их дружескими криками.

— Ну как, стали видеть? — спросил он.

— Да, — скалился взявший монету.