Юрась перехватил балду, с силою, выкручивая врагу руки, вырвал её и швырнул под ноги наступаю­щим. Там жалобно застонали.

— Ти-хо! — взгляд Христа был страшен. — Бросай камни! Зачем бьете?

— Не бьём! — визжал народ. — Убиваем её!

— Мол-чи-те! Молчать! Замолчите, изуверки!

Он видел, что его неприглядный крик привлёк внимание мужиков из ярмарочной толпы и, стало быть, бабу, пожалуй, можно будет спасти.

Было не до тонкостей. Он взял Гонорию за грудки и отвесил ей страшную оплеуху.

Тумаш сделал то же самое с «мёртвой головою» — даже лязгнули зубы.

— Отступи!

Фанатики замерли.

— Именем Бога бьёте, а в душе что? Зависть?! Или свои грехи на других спихиваете?! «Держи вора»?! Ты, девка, разве действительно не ярмарочный путь?! А ты, череп, за что ей невинность засвидетельствовал?! А у тебя разве не браслет на ноге?! А кто тут из вас по закоулкам не шастал, мужу голову не приукрашивал?!

Гипнотический взгляд неестественно больших страшных глаз обводил гурьбу:

— Вот сейчас венки да намитки у любодеек в небо полетят. Чтобы с простой головой ходили, как шлюхи.

Многие схватились за головы. Тихий смех прозву­чал среди мужиков.

— Писание читаете?! А там что сказано? Кто без греха — первым брось в неё камень... Кто бросит?.. Ты?.. Ты?..

Камни начали падать из рук. Лязгали по каменным плитам чаще и чаще.

— А теперь покажите же и вы свою власть, мужики! Берите их, кто за что сможет, да гоните домой, а ко­го в костёл, ибо там их дом, и спят они, видно по ним, со статуями. Эх, дуры! Не с вашей головою в словах по­повских разбираться. С вашей головою — в горохе только сидеть!

Мужики понемногу начали разгонять гурьбу. Где палками, а где и хватая. Визг, шум, топот. Некоторых — по всему видно тех, которые схватились за головы, — мужья вели за косу и толкая под бока. Ожидала их горькая чаша.

— Встань, женщина, — обратился Юрась, ибо Маг­далина от слабости упала на колени. — Никто не тронет. Идём в гостиницу.

С виском, по которому сплывали капли крови, с опущенными руками (в одной из них была клетка), она пошла за ним. Апостолы снова расселись на ступенях и стали следить за печальным Бавтромеем.