Это была «литорея с одной печатью», древняя бело­русская тайнопись [11]. Магдалина писала ей ловко и быстро. Машинально двигалась рука. Мыслей не было. Словно какая-то запруда стояла перед ними. Словно палка по­пала в колесо и застопорила его.

И вдруг она вспомнила теплоту человеческой спи­ны на своей груди. Вначале только спину. Она была непо­хожа на все прочие тёплые спины. А Магдалина помнила их много.

Она обхватила пальцами голову и, несмотря на боль, сидела так некоторое время. Потом ударилась лбом о подоконник. И ещё. Ещё. Единственная большая капля крови упала на пергамент. Женщина скомкала его.

Лилась кровь. На полях, в пыточных, на улице. Много крови.

Женщина думала ещё некоторое время. Потом открыла клетку, привычно — лапки между пальцев, боль­шой палец на крыльях — достала одного голубя и подбросила в небо. Тот затрепетал крыльями в лазури, покружил и устремился на северо-запад.

Со вторым голубем пальцы словно разучились. Он забил крыльями, вырвался наконец и полетел за первым.

Третьего она просто вытурила из клетки, выпусти­ла, как женщины выпускают птиц на Пасху.

...Три платочка превратились в точки, исчезли за окоёмом. С минуту она думала, не стоит ли открыть всё Христу. И испугалась.

Знала — не тронет пальцем, но не простит никог­да. И есть ещё Лотр, который в конце концов всё же поймает и его и — теперь — её. Он учинит ей «велью» не на сорок, а на восемьдесят часов, порвёт вены и всё же сожжёт живою.

Она чувствовала себя преступницею. Только так! Ни чести, ни благодарности не было в душе — только соба­чья униженность. Она исполнила бы всё, что ни повелел бы ей кардинал. Но не это.

«Пускай грабит, пускай богохульствует, пускай даже повесит самого Лотра или посягнёт на папу — я не могу... Я не могу выдать этого человека».

Бавтромей скалил редкие жёлтые зубы над своими бутылочками:

— Вот товар! Вот святой товар! Навались, кто деньги имеет!

Апостолы с Христом сидели в стороне, грелись на вечернем добром солнце.

— Неужели ему поверят? — спросил неверный Тумаш.

— Всему поверят, — мрачно ответил Христос.

— Хорошо бы поверили, — промолвил Гаргантюа-Якуб. — Кажется, Валаамову ослицу съел бы. Бы­вало, на озере меней нажаришь, да уха из окуньков...

Тумаш недоверчиво вертел головою.

— Но ведь вера... Вера, она...