В крайнем доме спросили, как зовут деревню. Оказались Грибные Пеньки. Лука припомнил, кому рыл тут колодцы, и для начала решил проведать пастуха Марка. Мужик, доступный всякому человеку, приветливый, разговористый, душевный и к бессловесному скоту. Бывало, заведет про свое стадо — не переслушаешь. Скотина получается у него как люди — у каждой свой ум, своя повадка.

Когда шли к Марку, из домов, со дворов все время слышалась немецкая речь. Анка начала было сказывать, что на улице телеги, автомобили, но Лука остановил ее:

— Ты гляди и запоминай, а скажешь потом. Не то услышат немцы, что про них говорят, и поволокут снова допрашивать. Ну их, немцев-то, у нас своих разговоров много.

И у Марка во дворе, и в хате было полно немцев. Хозяева жили в бане. Сначала они не узнали Луку. Старуха Маркишна приняла его за побируху и сказала:

— Сами нищенскую суму шьем. — Она махнула рукой на двор, где галдели немцы. — Гостеньки начисто ободрали нас, как липку.

Лука сказал, что он и не тянется за чужим хлебом, у него есть свой, а зашел попутно, проведать.

— Раньше с твоим Марком у нас хорошее приятство было. Да и от тебя, Маркишна, не раз принимал чарку.

Старуха протерла затуманенные слезами глаза, подошла ближе и узнала:

— Лука, наш поилец… А Марки-то моего нету ведь. Скоро год, как нету. Идите в баньку, идите! Увидят мои слезы эти самые… И слов для них нету! Увидят и привяжутся. Не любят слез, сердятся. Чуют, что в слезах погибель на них молим.

Придя в Грибные Пеньки, немцы первым делом, как и везде, отобрали весь колхозный скот и угнали в Германию. А Марка приставили к стаду гуртоправом. Вот уж одиннадцать месяцев, как нет Марка, и девять месяцев, как не пишет.

Маркишна тащила на стол последнее и ради Луки и ради Марка: «Может быть, этот хлебушко как-нибудь моему Марке вернется. Есть же на свете правда».

Лука спросил про колодец, много ли воды, вкусна ли, светла ли. Маркишна была очень довольна колодцем. Воду пьют деревенских домов пять, немцы постоянно ртов тридцать — сорок, поят коней, льют в машины да расплескивают того больше — и дает безотказно.

— Боюсь только, не опоганили бы немцы. У Андреяна вот пили-пили, а потом сами же дохлую собаку бросили.

— Так, ни с того ни с сего, взяли и бросили? — спросил Лука.

— Рассказывают, будто бы немцы из моего колодца воды попробовали, а против моей воды редкая выстоит, и велели Андреянихе постоянно у меня брать. Она и брала, через всю деревню мимо десяти колодцев чалила. А немцы не верят, все им кажется, что вода не та. Ну и кинули собаку. «Вот теперь не будет свою брать, надежно». А бабка Андреяниха не будь дурой, тайком вытянула ведро собачатины и напоила немцев.