Коммуникация

Коммуникация

Коммуникативная функция актов самоповреждения Патрисии была очевидна: таким образом она информировала сотрудников о том, что ее нынешние чувства беспокойства и горя угрожают ей. Она также сообщала о пережитой боли, связанной с воспоминаниями об инцесте; используя язык насилия и увечий, она записывала историю своих страданий на своем теле. Сьюзан Бордо так описывает жест протеста, которым является подобное насилие над собой: «В феминистской литературе о женских расстройствах постоянным лейтмотивом звучит то, что патология является воплощенным протестом — бессознательным, незавершенным и контрпродуктивным протестом без какого-либо конкретного языка выражения, голоса или политики действий, но тем не менее протестом» (Bordo, 1993, р. 97).

Самоповреждающие действия Патрисии были отчасти выражением ее гнева на персонал и близких ей людей, которые предали, разочаровали и причинили ей боль. Этот гнев был слишком опасен для того, чтобы выразить его этим людям непосредственно, и вместо этого Патрисия смешала его на себя, найдя тем самым способ косвенно сообщать о своих состояниях и чувствах. Когда она повязывала на шею удавку либо резала себя, она таким образом делала публичное заявление. В прошлом ее отец причинял ей боль втайне от окружающих, не позволяя дать знать кому-либо о происходившем. Посредством же самоповреждения Патрисия раскрывала пережитое ею лично другим людям и демонстрировала, что она была в буквальном смысле поврежденным объектом, нуждающимся в помощи и поддержке. Реакция сестринского персонала на ее самоповреждение давала важную информацию о характере сообщения Патрисии, выраженном в виде нанесения себе травм. Данный аспект будет обсуждаться ниже в разделе «Проблемы контрпереноса».

Самоповреждение как выражение гнева: вытеснение

Самоповреждение как выражение гнева: вытеснение

Самоповреждающее поведение Патрисии выражало гнев, который она таила в адрес своего отца, совершавшего над ней психологическое, физическое и сексуальное насилие, а также в адрес тех членов семьи, которые этого насилия не замечали или не могли защитить от него Патрисию. Значимые фигуры в ее нынешней жизни, которые ее подвели, также вызвали сильное чувство гнева, которое она редко проговаривала. Ее частые попытки самоповреждения отражали, в какой степени она обвиняла себя и какой гнев испытывала к себе зато, что допустила насилие, а также зато, что, по ее мнению, именно она вызвала как сексуальный интерес к себе, так и сами действия сексуального характера. Патрисия согласилась с лицемерными рассуждениями отца, что именно она несет ответственность за это насилие. Патрисия часто обвиняла себя в инцесте, упрекая себя в том, что носила красивую одежду, красивое нижнее белье и пользовалась духами. Она называла себя «грязной шлюхой, проституткой» — именно так отец именовал ее во время совершения насилия. Она рассказала, что эти утверждения внедрились в ее мысли и не давали ей покоя. Преднамеренное самоповреждение последовало, по-видимому, за тривиальными разочарованиями и ожиданием отказов. Патрисия ранила себя в те моменты, когда навязчивые негативные мысли становились интенсивными и преследующими. Это позволяло ей наказывать себя за то, что она «грязная шлюха», и канализировать свой гнев, испытываемый ею по отношению к другим людям, так чтобы ее отец, мать и братья смогли выжить. Попытки самоповреждения сопровождались также разногласиями с персоналом больницы, и это вызывало у Патрисии страх, что ее гнев может навредить людям, на которых она полагалась. В тех случаях, когда она чувствовала, что ее предали и сделали больно, гнев был настолько силен, что она считала необходимым обращать его на себя, на свое тело, которое, по ее мнению, все равно уже осквернено и попрано. Ее самоповреждающее поведение можно рассматривать как проявление защитной реакции — идентификации с агрессором. Чтобы облегчить боль от насилия, Патрисия отождествляла себя с отцом, используя собственное тело как объект, к которому она относилась с презрением и насиловала его так же, как это делал отец.