«Гоже мой! – воскликнул Ван. – Я полагал, что мы встречаемся в доме твоего дяди».

Быстрым жестом он центрифугировал их по креслам и стульям гостиной и, невзирая на протесты своей очаровательной кузины («Всего двадцать минут пешком, не провожай меня»), вызвал по кампофону свой автомобиль. После чего он затопал, догоняя Люсетту, вниз по катаракте узкой лестницы, катракатра (quatre à quatre). Пожалуйста, дети, не нужно катракатра (Марина).

«Я также знаю, – сказала Люсетта, как если бы продолжала разговор, – кто это такой».

Она указала на надпись «Вольтеманд-Холл» на стенном выступе дома, из которого они вышли.

Ван бросил на нее быстрый взгляд, но она просто имела в виду придворного в «Гамлете».

Они прошли через темную сводчатую арку, и когда оказались на окрашенной нежным закатом улице, он остановил Люсетту и дал ей записку. В ней он призывал Аду нанять аэроплан и быть в его манхэттенской квартире завтра утром, неважно насколько рано. Он покинет Кингстон на автомобиле около полуночи. Он все еще надеется, что ладорский дорофон починят до его отъезда. Le château que baignait le Dorophone. Как бы там ни было, он предполагал, что аэрограмма дойдет до нее за несколько часов. Люсетта сказала «да ну», сперва она отправится в Монт-Дор, то есть Ладору, а если сделать пометку «срочно», то ее доставит ослепленный рассветными лучами посыльный, скачущий во весь опор на восток, верхом на искусанной блохами кляче почтмейстера, потому что по воскресеньям мотоциклы запрещены, старое местное предписание, l’ivresse de la vitesse, conceptions dominicales; но даже если так, у нее будет вдоволь времени, чтобы собрать вещи, отыскать коробочку голландских цветных карандашей, которые Люсетта просила ее привезти, если она приедет, и успеть к завтраку в недавней спальне Кордулы. В тот день ни кузен, ни кузина не были на высоте.

«Кстати, – сказал он, – давай условимся о дате нашей новой встречи. Ее письмо изменило мои планы. Давай пообедаем в “Урсусе” в следующий уик-энд. Я сообщу, в котором часу».

«Я знала, что это безнадежно, – сказала она, отводя взгляд. – Я очень старалась. Я подделала все ее штучки. Как актриса, я лучше ее, но этого недостаточно, я знаю. А теперь возвращайся, они упьются в стельку твоим коньяком».

Он засунул руки в теплые вульвы ее по-кротовьи мягких рукавов и с минуту сжимал внутри ее худенькие голые локти, с задумчивым желанием глядя вниз на ее накрашенные губы.

«Un baiser, un seul!» – взмолилась она.

«Обещаешь не открывать губ? Не обмякать? Не дрожать и не прижиматься?»