В городке с очаровательным названием Агония, в Терра-дель-Фуэго. Он ощутил странный трепет, вспомнив, что когда он получил в том далеком краю свадебное приглашение (посланное по воздушной почте зловещей сестрой жениха), его несколько ночей кряду преследовал один и тот же, с каждым разом тускневший сон (в точности как та кинокартина с ее участием, за которой он позднее следовал по череде мерцающих залов), в котором он держал над ней этот венчальный венец.
«Твой отец, – прибавила Люсетта, – заплатил человеку из “Белладонны”, чтобы он сделал снимки, но, разумеется, настоящая слава приходит лишь тогда, когда твое имя появляется в крестословице на страницах этого киножурнальчика. И мы все знаем, что этому никогда не бывать, никогда! Теперь ты зол на меня?»
«Нисколько, – сказал он, проводя рукой по ее нагретой солнцем спине и потирая ей копчик, чтобы киска замурлыкала. – Увы, нисколько не сержусь! Люблю тебя любовью брата, и, может быть, еще нежней. Хочешь, я закажу чего-нибудь выпить?»
«Хочу, чтобы ты не останавливался», проговорила она, уткнувшись носом в резиновую подушку.
«К нам идет официант. Что выберем – коктейль Гоновульва?»
«Выпьешь его с мисс Кондор (произнося первый слог в нос), когда я уйду одеваться. Сейчас я хочу только чаю. Не стоит смешивать зелье с алкоголем. Мне еще нужно будет принять знаменитую Робинзонову пилюлю позже вечером. Позже вечером».
«Чай для нас, пожалуйста».
«И побольше сандвичей, Джордж. Фуа-гра, ветчина, что угодно».
«Это очень дурной тон, – заметил Ван, – придумывать имя для бедняги, который не может ответить: “Да, мадемуазель Кондор”. Между прочим, это лучший франко-английский каламбур, который мне приходилось слышать».
«Но его
«Для милой все мило», проговорил Ван.
«И старики Робинзоны тоже, – продолжала она бессвязно. – Не так уж много шансов, что они сюда придут, правда? С того времени, как мы оказались за одним обеденным столом в поезде, доставившим нас в порт, они как-то потихоньку всё ходят за мной, очень трогательно; я, конечно, сразу их вспомнила и была уверена, что они нипочем не узнают маленькую пухлую девочку, которую видели в восемьдесят пятом или шестом году, но они гипнотически разговорчивые – мы сперва решили, что вы француженка, этот лосось такой вкусный, а где вы родились? – а я вежливенькая дура, и вот, слово за слово… Одно дело молодые люди, движение времени их не так сбивает с толку, как пожилых, которые мало меняются с годами и с трудом свыкаются с переменами в жизни молодых, которых они давно не видели».