– Очень красиво, – повторил он, перебирая пальцами бахрому. – Но, как я понимаю, ты для этого разрезала какое-то платье или шаль. Не надо было этого делать, Скарлетт. Красивые вещи теперь слишком трудно достать.

– О, Эшли, да я бы…

Она чуть не сказала: «Я бы сердце свое разрезала, чтобы ты носил на себе, только пожелай!» Но закончила по-другому:

– Я бы что угодно для тебя сделала!

– Правда? – Неожиданно он посветлел лицом. – Понимаешь, есть кое-что, что ты могла бы сделать для меня, Скарлетт, мне тогда будет легче на душе, там, вдали от вас.

– И что же? – спросила она весело, готовая обещать хоть луну с неба.

– Скарлетт, ты позаботишься о Мелани – ради меня?

– Позаботиться о Мелли?

Какое горькое разочарование! Вот, значит, о чем он хочет попросить ее напоследок. А она-то, она рвалась пообещать ему нечто прекрасное, феерическое! И тут же вспыхнул гнев. Это была ее минута, минута наедине с Эшли. И нате вам – хоть Мелани и не присутствовала, но ее бледная тень все же легла между ними. Да как он мог произнести ее имя в момент расставания! И как посмел обратить такую просьбу к Скарлетт!

Но он не заметил ее разочарования. Как когда-то, он смотрел сквозь нее, на что-то другое, позади нее – так, словно бы не видел ее вовсе.

– Ну да, пригляди за ней, побереги ее. Она такая хрупкая и сама этого не понимает. Она же изматывает себя работой в госпитале и шитьем. Она очень нежная, робкая и беззащитная. Кроме тети Питти, дяди Генри и тебя, у нее нет близких людей. Только Барры в Мейконе, но они троюродные. А тетя Питти… Скарлетт, ты же знаешь, она чистый ребенок. А дядя Генри человек старый. Слушай, Мелани ужасно тебя любит – и не потому, что ты была женой Чарлза, а просто потому, что ты – это ты, она тебя любит, как сестра. Меня начинают мучить кошмары, как только подумаю, что с ней будет, если меня убьют. Ей ведь совсем не к кому обратиться. Ты обещаешь, Скарлетт?

Она даже не услышала настоятельного вопроса – так ее потрясли эти зловещие слова: «Если меня убьют».

Каждый день она читала скорбные листы, читала с замирающим сердцем, понимая, что весь мир рухнет, если с ним что-то случится. Но всегда, всегда в ней жило внутреннее убеждение, что, даже если Конфедератская армия будет разбита целиком и полностью, Эшли это не коснется. А теперь он говорит такие пугающие слова! Она вся покрылась гусиной кожей, страх охватил ее холодной лапой, потусторонний, сверхъестественный страх, неподвластный рассудку. Все же она была ирландка и не могла не верить в приметы, а тем более в предчувствие смерти. А в его широко открытых серых глазах она увидела глубокую печаль, как у человека, который чувствует холодные пальцы на своем плече и слышит за спиной причитания банши – он всегда приходит оплакать покойника.