Заговорил один Ретт. До сих пор он как уселся после ужина в углу на веранде, так и сидел все время молча, прислушиваясь к разговорам о войне и слегка скривив губы. На руках он держал спящего ребенка.

– Мне кажется, прошел такой слух, что Шерман получил подкрепление и теперь у него больше ста тысяч человек.

Доктор ответил очень коротко. С первого момента, как он только вошел и обнаружил, что среди его сотрапезников будет человек, возбуждающий в нем острейшую неприязнь, его не отпускало напряжение. Доктор сдерживался, не выказывая своего отношения с большей откровенностью, лишь из уважения к мисс Питтипэт и ее гостеприимству.

– И что же, сэр? – рявкнул он в ответ.

– Мне кажется, капитан Эшберн говорил здесь некоторое время назад, что у генерала Джонстона всего около сорока тысяч. Это если считать дезертиров, которых недавняя победа подвигла вернуться под боевые знамена.

– Сэр! – негодующе произнесла миссис Мид. – В армии Конфедерации нет дезертиров!

– Прошу прощения, – с напускным смирением поправился Ретт. – Я имел в виду те тысячи отпускников, которые забыли вернуться в свою часть, а также тех, кто по полгода залечивает свои раны и остается дома вести обычный бизнес. А другим требуется заняться весенней пахотой.

Ретт блеснул глазами, а миссис Мид в обиде прикусила губу, осознав свой промах. Скарлетт чуть не хихикнула над ее оплошностью – Ретт поймал миссис Мид на слове с легкостью и наказал справедливо. Известно, что сотни людей прячутся по горам и болотам, скрываясь от военной полиции, которая запихнет их обратно в войска. Это те, кто заявляет, что «богатые воюют руками бедняков» и что сами они сыты этой войной по горло. А есть еще и такие – и их, наверное, не счесть, – которые хоть и попали в списки дезертиров, но не имели намерения быть в бегах постоянно. Это те, которые напрасно прождали три года отпуска, зато пока ждали, получали дурные вести из дома: «Мы голодаем. Урожая в этом году не будет – пахать некому. Интендантство забирает все подчистую, а мы от тебя не получаем денег месяцами. Живем на голых бобах».

И этот хор делался все громче, к нему присоединялось все больше голосов: «Мы голодаем – твоя жена, твои дети, твои родители. И когда же все это кончится? Когда ты придешь домой? Мы голодные. Голодные». Когда же в быстро тающей армии отпуска были отменены вовсе, то солдаты стали уходить без увольнительных: надо ведь кому-то вспахать землю, посеять хлеб, привести в порядок дом, подправить забор. Когда полковые командиры предвидели впереди тяжелые бои, они писали им домой и велели возвращаться по своим ротам, причем никто никаких вопросов не задавал. Обычно люди возвращались, если понимали, что голод семье в ближайшие месяцы не грозит. На «пахотных отпускников» смотрели иначе, чем на тех, кто дезертирует перед лицом врага, но армию они все равно ослабляли.