Всю следующую неделю она просидела дома, вздрагивая, как побитая собака, от каждого звука, вскакивала, заслышав вдалеке стук копыт, неслась среди ночи по темной лестнице, едва какой-нибудь солдат поскребется в дверь. Она ждала вестей из «Тары». Но «Тара» не давала о себе знать. Можно подумать, целый континент простерся во всю ширь между нею и родным домом, а не каких-то двадцать пять миль пыльной дороги.

Почтовая служба так и не наладилась, и никто не знал, где сейчас конфедераты и куда продвигаются янки. Никто ничего не знал, известно было только, что тысячи солдат, из серой и синей армий, находятся где-то между Атлантой и Джонсборо. И ни слова из «Тары». За всю неделю.

Скарлетт достаточно насмотрелась в госпиталях на тифозных и понимала, что может сотворить за неделю эта страшная болезнь. Эллен болеет, может быть, умирает, а она тут торчит без толку в Атланте, и ничего не поделаешь: беременная женщина на руках и две враждующие армии отделяют ее от дома. Эллен больна, может быть, при смерти… Как же так? Эллен не может заболеть! Она никогда не болела. Сама мысль была невероятна, она подрывала основы существования Скарлетт, основы нормальной жизни! Кто угодно другой мог заболеть, но только не Эллен. Наоборот, Эллен заботилась о больных, она их лечила – и вылечивала! Невозможно, чтобы Эллен заболела. Скарлетт потянуло домой. Она рвалась домой неудержимо, как перепуганный ребенок рвется в единственно надежное место, какое он знает.

Домой! В просторный белый дом на холме, где белые занавески бьются под ветром и деловитые пчелы жужжат в густом клевере лужайки; где черный карапуз сидит на своем посту у главного крыльца и грозно покрикивает индюкам и уткам, чтоб не щипали цветов на клумбах; где лежат в покое красные поля и бесконечные мили хлопчатника раскрывают солнцу свои белые коробочки. Домой! Ну почему она не уехала в самом начале осады, когда все вокруг бежали! Спокойно можно было и Мелани забрать с собой – вон у них сколько времени оказалось в запасе, несколько недель.

«Ах, Мелани, вот же проклятие на мою голову! – ругалась она про себя на все лады. – Почему, спрашивается, Мелли не поехала с тетей Питти в Мейкон? Это ее родные места, там ее близкие, не то что я. Я-то ей не кровная родня. И чего она повисла на мне? Если б она тогда уехала в Мейкон, я была бы дома, с мамой. Даже и сейчас… Даже сейчас я бы нашла возможность попасть домой, несмотря на янки, если б только не этот ее младенец. Может быть, генерал Худ даст мне сопровождение. Он достойный, славный человек, генерал Худ, и я знаю, что сумела бы своего добиться: он дал бы мне сопровождение и белый флаг, чтобы пройти через линию фронта. Так нет же – мне, видите ли, надобно дождаться этого младенца! О, мама, мамочка моя, не умирай! И что этот беби все никак не появится на свет? Сегодня же встречусь с доктором Мидом и спрошу, нет ли какого-нибудь способа ускорить это дело, тогда я смогла бы уехать домой – если получу сопровождение. Доктор Мид говорит, у нее будут сложности. Господи помилуй! А вдруг она умрет? Если Мелани умрет… Если она умрет, то Эшли… Нет, я не должна об этом думать, это низко. Но Эшли… Нет, нельзя мне об этом думать, все равно он уже, наверное, умер. Он заставил меня пообещать, что я позабочусь о ней. Но… Если я не стану о ней заботиться и она умрет, а Эшли еще жив… Нет, я не должна об этом думать, это грех большой. А я дала обет Пресвятой Деве, что буду хорошей и доброй, если она оградит маму, не даст ей умереть. О, хоть бы ребенок скорей появился! Хоть бы мне уехать отсюда, уехать домой, да куда угодно, лишь бы подальше отсюда».