Ей ненавистен стал вид угрожающе притихшего города, а ведь когда-то она его любила. Правда, она любила в Атланте развлечения и буйное веселье, а им теперь не было места. Здесь стало жутко, как в зачумленном селении, – такой мертвящей казалась тишина после гула и грохота осады. Тогда сама опасность обстрелов придавала жизни некий возбуждающий привкус, она требовала движения, действий. Теперь же, в этой тишине, существовал один только ужас. Городом завладели призраки, это были призраки страха, неуверенности, воспоминаний о былом. Лица у людей заострились, а те немногие солдаты, что попадались на глаза Скарлетт, имели загнанный вид, как будто решили во что бы то ни стало взять последнее препятствие в уже проигранной скачке.
Наступил последний день августа, и с ним пришли весьма правдоподобные слухи о жесточайшем сражении – самом суровом в битве за Атланту. Где-то там, южнее. Вся в ожидании вестей о повороте в ходе боя, Атланта прекратила даже прежние свои натужные попытки смеяться и шутить. Теперь все уже поняли то, что солдатам было ясно две недели назад: Атланта – на последнем рубеже, судьба ее висит на волоске, и потеря железной дороги на Мейкон будет означать потерю Атланты.
Утром первого сентября перед самым пробуждением Скарлетт приснилось, что она задыхается. Было очень страшно. Причем она и задыхалась-то от ужаса, и понимала, что этот ужас был уже с нею, когда она ложилась спать вчера вечером. Еще не совсем очнувшись ото сна, Скарлетт спросила себя: «Что такое было вчера вечером, отчего я легла спать в тревоге? Ах да, сражение. Где-то вчера был бой! Ой, и кто же победил?» Она села в кровати, потерла глаза, и на привычное беспокойство наложилась еще и вчерашняя тяжесть.
Даже в этот ранний час воздух давил духотой, опалял обещанием знойного полдня, лазурного неба и расплавленного солнца. Снаружи не доносилось ни звука. Не скрипели фургоны, не поднималась облачками красная пыль, взбиваемая драными солдатскими сапогами. На кухнях у соседей не перекликались ленивые, протяжные голоса негров, нигде не слышно было приятных звуков, сопутствующих приготовлению завтрака. Да и откуда бы им донестись? Из ближайших соседей, кроме миссис Мид и миссис Мерривезер, никого не осталось, все превратились в беженцев, уехали в Мейкон, но и обитаемые дома не подавали признаков жизни. Дальше по улице располагались деловые кварталы, там тоже тихо, большинство лавок, контор и складов стояли запертые и заколоченные, пока их владельцы и служащие бродили по округе с ружьями в руках.
Безмолвие, обступившее ее нынешним утром, отчего-то казалось даже более зловещим, чем в любой другой день этой недели странного затишья. Изменив своей привычке сначала потянуться, понежиться, поваляться в кровати или зарыться в одеяло, как в нору, Скарлетт живо вскочила и выглянула в окно, надеясь увидеть знакомое лицо или хоть что-то, способное немного ее приободрить. Нет, никого и ничего, и дорога пустынна. Скарлетт обратила внимание, что листва на деревьях, еще густо-зеленая, уже засыхает и покрывается плотным одеялом красноватой пыли, а цветы в садике перед домом скоро совсем зачахнут без ухода.