– Да, мэм.

– Вытри глаза, набери кувшин свежей воды и давай наверх. Оботри ее. Скажешь ей, что я пошла за доктором Мидом.

– А разве ей уже пора, мисс Скарлетт?

– Я не знаю. Боюсь, что да, но я ведь не понимаю. Это ты должна понять. Давай принимайся за дело.

Скарлетт подхватила со столика широкополую шляпку и приладила на голову. Взглянув в зеркало, автоматическим жестом запихнула под шляпу выбившиеся из прически пряди, но своего собственного отражения при этом не видела: холодные колючие пузырьки страха, гнездящегося где-то глубоко внутри, поднимались на поверхность, распространялись, заполняя ее без остатка. Она вся покрылась испариной, а кончики пальцев, коснувшиеся щек, оказались холодны как лед. Скарлетт кинулась вон из дома, под палящее солнце. Оно слепило, сияло, блистало и жарило во всю мощь, и очень скоро у нее от жары и спешки зашумело в висках. Обнаружилось также, что корсет она зашнуровала слишком туго. Скарлетт запыхалась, но шаг не сбавила: до нее донесся поднимающийся и опадающий волнами гомон возбужденных людских голосов, становившийся по мере приближения к концу улицы все громче.

Она добежала до поворота: дальше, вплоть до Пяти Углов вся улица кипела и бурлила, как разворошенный муравейник. Негры в панике бегали взад-вперед, на крылечках плакали оставленные без присмотра белые дети. Улица была запружена военными фургонами и санитарными каретами; меж ними пытались протиснуться всякого рода экипажи и повозки, груженные мебелью, узлами, горами мешков. Верховые выскакивали из сплетения боковых улочек, пересекающих Персиковую, – они пытались пробиться к штабу генерала Худа. Перед домом Боннела стоял старый Амос; он держал под уздцы лошадь в упряжке и при виде Скарлетт выкатил глаза:

– Вы еще не уехали, мисс Скарлетт? А мы вот отправляемся. Старая мисс укладывается.

– Отправляетесь? Куда?

– Бог весть. Куда-нибудь. Янки-то на подходе.

Она заторопилась дальше, даже не сказав «до свидания». Янки на подходе! У капеллы Уэсли пришлось все-таки постоять немного: надо было восстановить дыхание и унять бьющее молотом сердце. Если не дать себе передышки, то, чего доброго, грохнешься в обморок. Пока она так стояла, держась за фонарный столб, чтобы не упасть, со стороны Пяти Углов показался офицер, верховой и с виду привыкший командовать. Повинуясь внезапному порыву, она выбежала на середину улицы и замахала ему:

– О, постойте! Остановитесь, прошу!

Он осадил так резко, что конь вздыбился и забил копытами в воздухе. Трудная работа войны прочертила жесткие линии на усталом лице, но свою серую помятую шляпу всадник снял перед нею весьма церемонно.