Затем шевельнулась и снова принялась рефреном стучать в мозгу короткая настырная фраза: «Янки на подходе. Янки подходят». И сердце проснулось, бухнуло сильно, взялось за работу. И жизнь снова побежала по жилам. Скарлетт ввинтилась в толпу на Пяти Углах; здесь стало теперь так тесно, что на узком тротуаре места не было совсем, и она вынуждена была шагать прямо по улице. Мимо нее двигались строем солдаты, пропыленные, отупевшие от усталости. Похоже, их тут тысячи. Идут быстро, походным шагом, бородатые, заросшие, грязные, с винтовкой на плече. Катятся мимо пушки, возничие погоняют сыромятными вожжами тощих мулов. Громыхают интендантские фургоны с изодранным в клочья верхом. Конница в удушливых клубах пыли, идет и идет, нет ей конца! Никогда не видела она раньше столько солдат вместе. Отступление. Отступление! Армия уходит, нет у них больше армии.

Ее прижало к плотной людской массе на тротуаре, от кого-то потянуло перегаром, кто-то дыхнул дешевым кукурузным виски. На углу Декатур-стрит оказались женщины, броско одетые женщины; своими яркими нарядами и накрашенными лицами они вносили в происходящее диссонирующую ноту маскарада, праздника. Многие из них были пьяны, а солдаты, на которых они висели, – еще пьянее. Скользнув взглядом, Скарлетт наткнулась на копну рыжих кудрей и узнала эту тварь, Красотку Уотлинг: она пронзительно взвизгивала пьяным смехом, цепляясь за однорукого солдата, едва державшегося на ногах.

Скарлетт продиралась, протискивалась сквозь скопище народу, но только через квартал от Пяти Углов толпа немного поредела. Во всяком случае, опять можно было, подобрав юбки, пуститься бегом. Хватило ее лишь до капеллы Уэсли. Без сил, пыхтя как паровоз, она опустилась на ступеньку, подозревая, что корсет каким-то образом сам по себе затянулся вдвое туже против обычного. Хоть бы разочек вздохнуть полной грудью, животом, всем нутром! Скорее бы сердце перестало бить, стучать, колотить и выскакивать из груди! И хоть бы к кому-нибудь можно было обратиться в этом безумном городе!

А правда, она ведь для себя самой и пальцем не пошевелила за всю свою жизнь. Не было нужды. Всегда все делалось за нее и для нее, всегда кто-то о ней заботился, опекал, защищал и баловал. Трудно поверить, чтобы она, Скарлетт, могла оказаться в таком положении. Ни друзей, ни знакомых, ни соседей. Некого на помощь позвать. Раньше всегда было полно и родни, и доброхотов, и всегда были наготове ловкие руки послушных рабов. А теперь, в момент величайшей нужды – никого! Невероятно, чтобы подобное могло случиться именно с ней: совершенно одинокая, дрожащая от страха и оторванная от дома.