Иногда она делала попытки усесться на кровати, ей это не удавалось, она заваливалась на спину и снова принималась крутиться. Первое время она еще пыталась сдерживаться, не кричать громко и до крови искусала губы. Скарлетт, у которой нервы были истерзаны не меньше, чем у Мелани рот, сказала ей довольно сухо:

– Мелли, перестань храбриться! Хочется кричать – вот и кричи. Нет ведь никого. Кто тебя услышит, кроме нас.

День подходил к концу, и скоро Мелли стало уже не до того, слышит ее кто-нибудь или нет. Какая там храбрость, куда подевалось ее мужество! Она стонала, гудела, охала, а иногда и взвизгивала. В такие моменты Скарлетт роняла голову на руки, плотно закрывала уши, качалась на стуле и желала смерти себе самой. Все лучше, чем торчать тут беспомощным свидетелем мучений. Все лучше, чем сидеть, как на привязи, и ждать этого ребенка, который все медлит и медлит с появлением на свет. Вот так просто сидеть и ждать, сознавая при этом, что янки фактически уже у Пяти Углов.

Какая жалость, что она никогда не прислушивалась к беседам, ведущимся шепотом в кругу матрон, на темы деторождения! Хоть в чем-нибудь, да разобралась бы! Если б ее интересовали подобные вещи, она теперь уже знала бы, нормально ли это – такие длительные роды. Может, это и не считается долго? Смутно всплыла в памяти одна из историй тети Питти о какой-то подруге, которая тужилась целых два дня и умерла, так и не разродившись. А вдруг Мелани будет продолжать в том же духе целых два дня? Нет, Мелани чересчур нежная. Двух дней ей не выдержать. Если ребенок не поторопится, Мелли умрет, и очень скоро. И как потом взглянуть в лицо Эшли – если он жив, конечно, – как сообщить ему, что Мелани умерла? Ведь сама же пообещала ему о ней заботиться!

Когда наступали особенно жестокие схватки, Мелани требовалось держаться за Скарлетт. Несчастная с такой силой стискивала ей руку, что чуть кости не переломала. За час у Скарлетт все руки распухли и покрылись синяками. Тогда она догадалась связать вместе два полотенца подлиннее, перекинула их через спинку кровати в ногах, а узел дала Мелани. И бедняга вцепилась в него, как в единственное спасение. Она вся подтягивалась к нему, напрягалась, мяла, комкала и старалась изодрать в клочья многострадальную тряпку.

Порой она выпускала полотенце, потирала дрожащие ладони и смотрела на Скарлетт огромными, расширенными от боли глазами.

– Поговори со мной. Пожалуйста, поговори со мной, – шелестела она пересохшими губами, и Скарлетт несла всякую чепуху, пока Мелани не хваталась судорожно за этот свой спасительный узел, принимаясь опять вертеться на кровати.