– Моя деточка дома! Ох, мисс Скарлетт, что же нам теперь делать, когда мисс Эллен в могиле? Лучше бы мне помереть и лежать рядом с ней! Ничего у меня не получается без мисс Эллен. А остались мне одни только горести да несчастья. Только бремя, деточка моя, одно только тяжкое мое бремя.

Скарлетт слушала и не слышала – ей было хорошо и покойно на холмах Мамминой груди, но от последних слов она очнулась. «Бремя, мое тяжкое бремя». Она опять вспомнила назойливую строчку, доводящую до умопомрачения, – ту, что целый день стучала у нее в висках: «Ты потерпи шажок, другой, там впереди родимый дом», но дальше память ей отказывала. А сейчас всплыло:

Да, вот оно: «Твой груз – он навсегда с тобой, не станет легче ноша», – повторила утомленная память. Так что же – ее бремя, ее тяготы никогда не станут легче? И возвращение домой, в «Тару», – это вовсе не благословенный конец пути, не только не освобождение от трудов, но новый груз на плечи? Она вывернулась из объятий Мамми. И, дотянувшись ладонью до ее щеки, ласково погладила сморщенное черное лицо.

– Душенька моя, а ручки-то ваши! – ахнула Мамми, поймала ее руки, все в ссадинах и кровавых мозолях, и осмотрела их с ужасным неодобрением. – Мисс Скарлетт, уж я ли не говорила вам, не твердила день за днем, что настоящую леди всегда узнают по рукам! Ай-ай-ай, да у вас еще и лицо на солнце обгорело!

Бедняжка Мамми, она до сих пор печется о ничтожных пустяках, хоть и война, и смерть пронеслись прямо над ее головой. Еще минута, и она скажет сурово, что молодым барышням с мозолистыми руками и в веснушках нечего и мечтать о приличном муже, но Скарлетт это замечание предупредила.

– Мамми, я тебя ждала, чтобы ты мне рассказала про маму. Когда о ней говорит папа, слушать это невыносимо.

Слезы потекли из старых глаз. Мамми молча наклонилась, взяла свои бадейки и отнесла к кровати. Откинув простыню, она принялась за спальные одеяния девушек. В мерцающем свете коптилки Скарлетт разглядела, что Кэррин одета в ночную рубашку, чистую, но в заплатках, а Сьюлен лежит завернутая в старый халат небеленого полотна, обильно увешанный обрывками ирландского кружева. Мамми молча лила слезы, обтирая изможденные девичьи тела тряпками от старого фартука. Потом заговорила, не прерывая своего занятия:

– Знайте, мисс Скарлетт, это все Слэттери, шантрапа болотная, подлые, низкие люди, белая беднота, это они погубили мисс Эллен. Я ли не говорила ей, не твердила день за днем, что делать добро для этой швали – только себе во вред, но мисс Эллен своим умом жила и по доброте своей душевной никому не могла сказать «нет», ежели кто в ней нуждался.