– Зачем ты это делаешь? – наконец спросила Эвелин, нарушая повисшее в кухне неловкое молчание.

– Что делаю?

– Ты знаешь что.

– Вообще-то не знаю, – ответила Рут и указала на ближайший ящик. – Перчатки, сынок. – И Джек, соскочив со стула, достал латексные перчатки, в которых она мыла посуду.

– Не обязательно так себя вести, – сказала Эвелин. – Это всего лишь сэндвич. Ты могла бы быть и полюбезнее.

– Полюбезнее, – сказала Рут, натягивая перчатки. – Только этого все от меня и хотят. Будь любезной, Рут. Терпи и не поднимай шума, Рут.

– Это неправда.

– Может, когда-нибудь кто-нибудь задумается о том, чего хочу я.

– Все только об этом и думают.

– Да что ты говоришь.

– Потому что, когда ты не получаешь того, чего хочешь, ты ведешь себя вот так.

– Как?

– И поэтому все ходят на цыпочках, стараясь тебе угодить.

– Ты здесь всего неделю, но, конечно, уже все знаешь. Как это мило с твоей стороны. Как мило, что ты такая проницательная, что у тебя такой наметанный глаз.

– Я считаю, что ты не должна так обращаться с папой. Он не виноват.

Рут принялась тереть сэндвичницу, набрасываясь на подгоревший сыр с несколько большей силой, чем это было необходимо. Вода выплеснулась через бортики раковины и потекла по стенкам кухонного шкафчика.

– Ты надолго приехала?

– Скоро уеду.