– Из-за отсутствия деревьев. Они думали, что если деревья здесь не выживают, то ничто не выживет. Они не понимали эти края. То же самое, по сути, делает и мама.
Они смотрели, как Лоуренс остановился и прислонился к столбу забора, глядя вдаль, на поле травы, которую предстояло сжечь, как только позволит погода.
– Эти исследователи искали то, чего здесь не растет, – сказала Эвелин, – и поэтому не замечали всего того, что растет. Вот тебе важный урок. Если слишком сильно цепляться за то, что ты хочешь видеть, упустишь то, что имеешь.
Она поднесла кисть к холсту и легчайшими касаниями добавила в свой пейзаж фигуру Лоуренса Бейкера, маленькую и тонкую, едва заметную черточку посреди кипящей жизнью равнины. Таким Джек потом и запомнит своего отца: как тот стоит, одинокий, под открытым небом и окидывает взглядом поле, размышляя, как лучше сжечь его дотла.
ЕДА. Очень много еды, которую выносят помощники. Картофельный салат, яичный салат, гороховый салат, салат из цветной капусты. Салат с лапшой. Салат из стручковой фасоли с кусочками сушеного желтого лука. Ярко-красное, как головка спички, фруктовое желе, стоящее на самом дальнем краю стола. Сэндвичи и булочки, чипсы и соус, кофе, «Кул-эйд»[26]. Вода. Белые пластиковые ложечки для кофе, сухие сливки, одноразовые стаканчики. Рисовые батончики, брауни в глазури, брауни с шоколадной крошкой и торты. Еще фасоль. Длинные банкетные столы, где стоит вся эта еда, расположенные так, что к ним почти везде можно подойти с обеих сторон. Люди, которые приходят семьями, спускаются по лестнице в церковный подвал, попадают с октябрьской прохлады в тепло, с непривычки щурятся в люминесцентном свете, – люди в черных пиджаках не по размеру и в платьях пастельных тонов с цветочным узором. Встречающие, которые ждут их, улыбаются, здороваются. Приятное тепло. Люди – пожилые, неповоротливые, с больными ногами, – тормозящие движение по лестнице. Люди, которые интересуются, можно ли уже начинать есть, а потом зовут семью Лоуренса – его жену Рут, его сына Джека, – потому что надо, чтобы родственники поели первыми. Сам церковный подвал, где стены обиты зеленым ворсистым ковролином и украшены детскими рисунками, шедеврами из воскресной школы: Иисус, идущий по воде, Иисус, идущий по пальмовым ветвям, Иисус с окровавленным от тернового венца лбом. Французский луковый соус и соус ранч. Мясная нарезка – ветчина, индейка, ростбиф – слегка разных оттенков одного и того же серого цвета. Две очереди к столам, картонные тарелки, салфетки, горчица в тюбиках, майонез, маринованные огурцы. Дети, которые уже просят десерт. Широкие полосы белой бумаги вместо скатертей. Крупные мужчины в начале очереди, шуточки от тех, кто похудее («Мужик, мне-то оставь немножко!»), тарелки, пропитавшиеся соусом от фасоли и очень опасно кренящиеся под горами картофельного салата. Красное желе с бананами, виноградом и клубникой, просто красное желе без фруктов. Булочки, белые и пшеничные. Слишком долго простоявшие в тепле сыры, все в капельках масла. Мясо в остром соусе с перцем чили, приготовленное в мультиварке, помощники, разносящие напитки трясущимися руками – морщинистыми старческими руками в пигментных пятнах. Красный «Кул-эйд» и оранжевый «Кул-эйд». Дети, которые стали выше ростом с тех пор, как их видели в последний раз, до чего же быстро они растут, ох, как летит время. Огурцы в сладком маринаде и с укропом, нож для майонеза, который кто-то по рассеянности облизывает и кладет обратно, а остальные в ужасе наблюдают. Печенье, шоколадные капли и сахар. Не слишком новая фотография Лоуренса, чьи-то фразы: «Сейчас он в лучшем мире», «Жизнь была к нему жестока» и «Ему бы понравилось это застолье». Старик, который обращается к Джеку: «Когда я видел тебя в последний раз, ты был вот такого росточка и помогал мне мыть машину, помнишь?» – а Джек совершенно ничего не помнит. Люди, которые говорят: «Из самого Чикаго? Ему было бы очень приятно, что ты приехал», – и Джек кивает с ожидаемым от него выражением лица и ожидаемыми вежливыми словами, но внутри все как будто онемело, и он просто смотрит по сторонам, наблюдая, подмечая, собирая факты, но ничего не чувствуя по их поводу. Обмен мнениями по поводу рисунка с Иисусом в терновом венце: какой-то он жуткий, слишком кроваво для воскресной школы, вам не кажется? Мальчики, изнывающие в неудобной одежде и жестких ботинках, плач грудных младенцев, робкий оптимизм: рождается новое поколение, человечество будет жить дальше. Матери, тихонько предостерегающие детей от подозрительных продуктов: жирных, опасных, содержащих яйца, тех, где размножается сальмонелла и бог знает что еще – всякие кишечные палочки, кампилобактерии и стафилококки. Молитва, которую начинает энергичный пожилой пастор, одетый в джинсы и футболку: «Спаситель наш, благослови эту пищу». Склоненные головы, сцепленные в замок и прижатые ко лбу руки. «Господи, я знаю, что Лоуренс сейчас смотрит на эту трапезу и улыбается с небес, а откуда я это знаю, так я сейчас расскажу, это все потому, что мне довелось напутствовать Лоуренса на прошлой неделе, и за то время, что мы провели вместе, я понял, как он верит в Бога и почитает Библию, и не мне решать, кто попадет на небеса, но я готов поспорить, что Лоуренс сейчас там, потому что он так говорил о своей вере, и он знал, что его время, сколько бы ни осталось ему на земле, в этом мире, в этой жизни, из-за рака подходит к концу, и он смирился с тем, что его время вот-вот придет, что он умрет, он совершенно смирился и знал, что попадет на небеса, потому что верит, потому что Иисус его спаситель и твердыня, потому что, хотя я иду долиной смертной тени и все такое, это выбор, понимаете, не убояться зла, и никто из тех, кто попадает на небеса, не удивляется, что попал на небеса, никто не спрашивает: „Что я делаю на небесах?“, потому что вы сами выбираете, как вам жить, и раз уж вы хотите знать, куда попадете, если сделаете неправильный выбор, так я скажу вам, что попадете вы