В результате оригинального эксперимента был сделан вывод, что дети, которые не съели маршмеллоу в течение пятнадцати минут, добились большего успеха в жизни благодаря способности контролировать свои порывы и откладывать получение удовольствия. Но авторы нового эксперимента учли множество неочевидных факторов и пришли к новому выводу: дети, которые могли прождать пятнадцать минут, делали это не потому, что лучше себя контролировали. Нет, чаще всего они просто были богатыми. Эти дети понимали, что всегда получат столько маршмеллоу, сколько захотят и когда захотят. Поэтому они могли позволить себе потерпеть. А дети, которые не стали ждать пятнадцать минут, как правило, были из бедных семей, и они потянулись за маршмеллоу не потому, что были импульсивными, а потому, что, когда ты живешь в хронической нужде, то не идешь на риск, а берешь, что дают. Если следить за этими детьми по ходу их взросления, нет ничего удивительного в том, что в среднем у богатых результаты будут лучше, чем у бедных. И это очень мало говорит о терпении, импульсивности или отложенном удовольствии.

Это происходило повсеместно: то, что когда-то считалось абсолютной истиной, теперь опровергалось, разоблачалось, дискредитировалось, и несостоятельность прежних теорий казалась очевидной. Теперь Элизабет понимала, что эксперимент с маршмеллоу, конечно, был крайне несовершенным. Как она не замечала этого раньше? Она посмотрела на Тоби, который сидел на диване, поглощенный «Майнкрафтом», и его взгляд был таким же, как и всегда во время игры, – неподвижным, остекленевшим, рыбьим. Она провела на нем эксперимент, потому что хотела научить его контролировать свои порывы. Потому что ее беспокоили его приступы гнева, пугали его истерики. Она не хотела, чтобы он стал таким же, как ее отец.

Элизабет вспомнила, когда перестала рассказывать об отце. Это случилось во время первого исследования Отто Сэнборна, когда ее задачей было вести диалог со случайными мужчинами, – она вместе с ними отвечала на очень личные вопросы, а потом ждала, не пригласят ли они ее на свидание. Сэнборн проверял эффективность различных комбинаций вопросов, но Элизабет во время этих бесед проводила параллельное исследование, в ходе которого путем многочисленных проб и ошибок ей удалось выяснить, что в ней нравится потенциальным партнерам больше всего, а главное – что меньше всего.

И вот какой вывод она сделала насчет последнего: оказалось, мужчинам неприятно слышать, что ее отец временами был склонен к насилию. Когда в ответ на вопрос номер один она говорила, что любовь отца к ней иногда сменялась гневом – что он мог сломать теннисную ракетку или разбить экран телевизора, что в стене то и дело оставалась вмятина в форме кулака, – это, как правило, не вызывало в них любви. Скорее жалость. Или беспокойство. Или ту особую отстраненность, которая так необыкновенно хорошо удается мужчинам, как будто, когда они слышат нечто подобное, у них в голове переключается какой-то рычажок и в глазах читается: «Ой, нет, она сломана, пора валить».