Она добилась большего успеха, когда слегка переделала свою историю, и эту версию ее испытуемые сочли куда привлекательней: теперь ее отец был требовательным тираном (правда), перфекционистом, которого интересовали только внешние атрибуты и деньги (правда и правда) и который наживался на чужих страданиях (тоже правда и нечто вроде семейной традиции). Себя же она выставляла эдакой бунтаркой, отказавшейся от отцовского богатства и переехавшей в другой конец страны, чтобы начать все с нуля.

Вот это другое дело, это уже звучит героически.

Ко времени своего первого свидания с Джеком она научилась говорить о своей семье так, чтобы это производило располагающий эффект и вызывало в людях симпатию. Не то чтобы она врала о своем прошлом, скорее, предлагала его интерпретацию или слегка отцензурированную версию. В течение многих лет она не слишком об этом задумывалась, пока истерики Тоби не вытащили на поверхность старые воспоминания.

Одно из них было особенно ярким: те первые мгновения после удара ракеткой, когда она лежала на корте, голова кружилась, лицо распухало, кровь заливалась в глаза, на языке ощущался металлический привкус, а все эти люди, которые наблюдали за ней с крыльца, уже выбегали на корт, она слышала их шаги, их голоса, и, конечно же, они должны были броситься к ней, должны были спросить, все ли с ней в порядке, но ничего такого она не помнила. Она помнила только, как быстро и настойчиво эти люди принялись объяснять, классифицировать и систематизировать произошедшее. У нее из носа текла кровь, но они настаивали, что это был несчастный случай. Отец, мать, деловые партнеры отца – все повторяли одно и то же: «Это просто несчастный случай!» Элизабет по-прежнему лежала на земле, перед глазами у нее по-прежнему плавали странные черные круги, но эти люди уже навязывали ей свою реальность – просто несчастный случай, винить тут некого, все в порядке – и продолжали это делать, пока она наконец не встала, и тогда кто-то, заявив, что у него есть базовая медицинская подготовка (кажется, он когда-то был спасателем на воде?), осмотрел ее нос и авторитетно сообщил, что все в порядке, все в полном порядке, просто огромный синяк, врача вызывать не нужно, и кто-то другой повел ее – потому что она шаталась и еле переставляла ноги – в дом, в ванную, где в зеркале она увидела синяки под обоими глазами, большой красный рубец на переносице и струйки крови на белой тенниске. На мгновение ей показалось, что ее сейчас вырвет, но потом это ощущение прошло, осталось только головокружение и пульсирующая головная боль. Она вымыла руки и, как могла осторожно, лицо. Мать принесла ей сменную одежду, обняла ее и сказала: