– Я дожила до сегодняшнего дня потому, что большую часть своей службы провела под вашей защитой.

Он мотнул головой, не соглашаясь:

– Нет. Это неправда. Вы несправедливы к себе, и это вовсе не ответ.

Я попыталась объяснить еще раз, говоря так искренне, как только могла:

– Вначале, когда я увидела, как солдат раздевали по пояс у столбов для порки или связывали одной веревкой и тащили в плавучие тюрьмы, я решила, что покончу с собой прежде, чем дам себя поймать или раздеть на людях. Я не хочу об этом думать. Я существую лишь здесь. Лишь сейчас. И, как могу, стараюсь не задумываться о будущем.

Он стал мотать головой, не сводя с меня глаз.

– Я так больше не могу, – сказал он.

– Генерал?

– Вы настолько пренебрегаете своей жизнью, настолько не заботитесь о безопасности. – Он с силой хлопнул ладонями по столу. – Но я нет. Я потерял Элизабет. Вас я не потеряю. И я так больше не могу, – повторил он, старательно выговаривая каждое слово.

– Вы сердитесь на меня, – потерянно подытожила я.

Он закрыл себе рот ладонью, прижал ее к щекам, будто сдерживая слова. Когда он снова заговорил, я едва услышала его голос из-под ладони, которую он так и не убрал.

– Я и правда сержусь, потому что не должен этого чувствовать. Я сержусь, потому что не должен в вас нуждаться. Сержусь, потому что вы здесь, а я знаю, что так не должно быть. Я давно должен был отослать вас в Ленокс. Но вместо этого оставил здесь, при себе.

– Я хочу быть здесь, с вами, – выпалила я.

– От этого не легче, – прорычал он. – Проклятье! – Он одним движением смахнул с письменного стола все, что на нем находилось, а потом грохнул по нему руками, словно разъяренный медведь. Чернильница разбилась о стену, папка, как пьяная, соскользнула на пол, выставив напоказ свое содержимое.

Я встала и быстро пошла к двери, решив, что лучше оставить его одного. Мое присутствие не шло ему на пользу.

– Сейчас же остановитесь! Я вас не отпускал! – рявкнул он и выскочил из-за стола так, будто его подстрелили.

Я никогда не видела его таким разъяренным. Джон Патерсон всегда держал в узде свой характер, взвешивал каждое слово и действие и не давал воли чувствам.

Я застыла, повернувшись спиной к нему, ухватившись рукой за дверную ручку. Он в три шага нагнал меня и, навалившись обеими руками на дверь, прижался грудью к моей спине.