– Но что, если бы кто-нибудь полюбил и вас?
– Томас, что вы имеете в виду? Говорите яснее!
По дорожке мимо нас пробегает белка и стрелой взлетает на соседнее дерево.
– Знаю, что я никто, – говорит он. – Однако… я… Мэри, вы проникли в мое сердце, и я не могу думать ни о ком и ни о чем, кроме вас.
– Вы предлагаете мне выйти замуж… за вас?
Он кивает – и тут же багрово краснеет; лицо у него делается совсем потерянное.
– Простите меня, я забылся… я переступил… – Он как-то поникает, словно сдувшийся воздушный шар.
– Неправда! – отвечаю я, накрыв его руку своей. – Ничего вы не переступили. Но объясните, почему вы хотите на мне жениться? Я ведь не смогу родить вам ребенка.
– Дети у меня есть, уже взрослые. Новый ребенок мне не нужен – нужны
Он молчит и смотрит на меня; и во мне пробуждается какое-то новое чувство.
– Как думаете, смогли бы вы полюбить здоровенного мужлана вроде меня? Хоть немного?
Теперь я смотрю на него новыми глазами. Замечаю, что борода у него завивается мелкими кудряшками, а верхняя губа выгнута в форме лука. И взгляд… не знаю, как описать этот взгляд, чего в нем больше – доброты или искренности. В первый раз спрашиваю себя не о том, что сделала бы Джейн, а что сделала бы Кэтрин – в конце концов, она у нас знаток любовных дел. Новое чувство охватывает меня, наполняет теплом и светом, от него кружится голова; кажется, теперь начинаю понимать, чем жила Кэтрин все эти годы.
– Думаю, да, – отвечаю я.
На миг вижу нас словно со стороны, холодными чужими глазами: что за комическая пара, будто на маскараде! Но затем ум мой обращается к Гераклиту. Мне вспоминается изречение, которое я переводила на уроках греческого: «
– Томас, вы просите моей руки? – спрашиваю я напрямик, сама удивленная своей смелостью.
– Да, ми… Мэри, – отвечает он с необычной для себя робостью; и я понимаю, какая отвага потребовалась ему, чтобы обратиться ко мне с такой просьбой.
– Тогда мой ответ «да».