— Бери! — Больше он и сказать ничего не мог. Жгло горло, все горело внутри. Неприятно кружилась голова.

Ни с того ни с сего Курагин заорал на Прохора:

— А ты чего здесь? С глаз моих сгинь!

Уважаемый Проша покорно вышел.

— Пить еще будешь? — спросил атаман Драгомирова.

Утомленный дорогой и спиртом, выпитым натощак, Александр Николаевич отрицательно помотал головой.

— А к рыбке чего не притрагиваешься? Эх ты, аристократ! Дрыхни тогда!

Драгомиров подложил под голову сети и тут же захрапел.

Чингиза мутило, жгло, ему казалось, что и воздух пропах спиртом. На лбу выступил пот. Он ел рыбу, одну за другой, нетерпеливо и жадно, ел целиком, оставляя лишь хвост, жабры и позвоночную кость.

Но хмель не проходил, а сильнее и сильнее кружил голову. Чингиза покачивало. В опьянении он стал плохо понимать происходящее, хуже слышать. Не замечал храпа Драгомирова. Не сразу разобрал, что к нему пристает. Курагин, настойчиво требуя выпить еще. Новый стакан спирта стоял перед Чингизом. Атаман бранился, атаман разошелся вовсю. Чингиз слышал и не слышал его ругань. Клонило в сон. Он стал валиться набок, плохо владея своим телом.

Путая «вы» и «ты», ругаясь, распоясавшийся Курагин схватил Чингиза за ворот короткими пальцами широкой ладони. Силой он обладал поистине богатырской. Он легко подымал шестипудовую бочку засоленной рыбы.

— Не хитри, ваше благородие! Не притворяйся! Выпей со мной. А потом спи, сколько хочешь…

И видя, что гость не поддается уговорам, встряхнул его за ворот: раз, два…

Чингиз начал трезветь. Все становилось на свое место. Он был готов объяснить Курагину, что не может пить больше, готов был сказать: «Ты, что трясешь меня? Не надо!».

Жалко выглядел после спирта султан, но не в характере атамана, да еще изрядно подвыпившего, было отступаться от своего: будь то каприз, вздорная ярость или желание показать свою власть.

— Пей, говорю тебе. А то по переносице хрясну. Пей, больше заставлять не буду.

У Чингиза ломило голову. Но и, что скрывать, страшновато было наедине с разбушевавшимся атаманом. А, будь что будет! Он вдохнул воздух и опрокинул стакан. На дне не осталось ни капли.

— Вот это по-нашему! — хохотнул Курагин. — Теперь ваша воля. Упрашивать не стану.

Чингизу неожиданно стало легче, быстро просветлело сознание. Даже бодрость он почувствовал. Не пьяную бодрость, а бодрость выздоравливающего человека.

— Нет, больше я пить не буду! — прежняя уверенность и твердость вернулись к нему.