Вот поэтому из двух предложений Потанина он с легким сердцем выбрал отъезд в Пресновскую.

Понятно, Бекетовы были огорчены. Но Николай Ильич дал обещание вскорости вновь навестить их со всей своей семьей.

… Так наши путники оказались в Пресновке, в Кпытане, самой большой, хорошо укрепленной и живописной — вокруг озёра, березовые перелески — станице Горькой линии.

Драгомиров только переночевал и отправился дальше, в Омск. Его проводили с почетом, гурьбой вышли за ворота, желали доброго пути и скорой встречи.

Одну только ночь провел в Пресновке и Бощибай. Его отъезда никто не заметил, кроме Чокана. Ему так не хотелось расставаться со своим Канбакшалом, стариком Перекати-поле, добрым сказочником и балагуром. Если бы кто-нибудь спросил Чокана, — уедешь с Бощибаем? — он бы, не раздумывая, ответил, — конечно, уеду! Но Чокана об этом никто не спрашивал, да Чокан и сам понимал, что это невозможно. Но когда Бощибай отправился в ночное попасти коней, мальчик увязался за ним и до самой зари снова слушал веселые и страшные сказки.

Грустно стало Чокану без полюбившегося ему старика Перекати-поле. Но скучать долго не пришлось. В самом Николае Ильиче Потанине, от которого он так капризно отвернулся в первые минуты их встречи, скрывался талант замечательного рассказчика. Его рассказы и отдаленно не походили на сказки Бощибая. Старик с кудлатой бородой оживлял злых духов — джинов и шайтанов, добрых и недобрых волшебников, великанов и неистовых обжор, а Николай Ильич рассказывал о том, что он видел сам, о поездке в Коканд и Ташкент и о других путешествиях. В них была правда, но какой удивительной и сказочной была эта правда.

Потанин понимал и восхищался природой. И умением рассказывать о ней воодушевлял слушателей. Снежные горы и стремительные реки, озера необыкновенной голубизны, широкие степи, барханные пустыни с редкими глубокими колодцами. Он мог рисовать повадки диких лошадей и антилоп, помнил множество неведомых растений юга. Он говорил о древних городах Средней Азии и ее памятниках, об истории и обычаях разных народов, населяющих эту землю, о мудрых ученых, поэтах и воинственных полководцах.

Его жадно слушал не только Чокан. Даже Чингиз, чаще всего равнодушный к любому многословью, старался не пропустить ни одного слова рассказчика.

Николай Ильич вел свои беседы в гостиной после обеда или ужина, в присутствии других гостей или вдвоем с Чингизом. И неизменно в течение всех этих дней Чокан пристраивался на корточках возле отца и не сводил глаз с Потанина, понимая, что перед ним открывается иной, доселе неведомый мир. Так он мог просиживать до глубокой ночи, пока окончательно не уставал рассказчик или он сам.