— Откуда вести?! — побелев, Палицын вцепился в холопий зипун.

— Поморские тяглецы из Онеги на лодейке привезли, — как оглашенный орал Спирька. — По самые стены, собака... Город запалили. Погорело все... Китайгородье, Занеглименье, посады... Царь-то в Ростове упасся, а кремль тож горел! Мертвых тыщи на пожарище ныне лежат, некому погребать!

— Господи Христе, спаси и помилуй... — потрясенно вымолвил монах.

— Татары Девлеткины от огня ушли да округ Москвы все разорили, полоняников в степи погнали... Твой-то двор, Аверкий Иваныч!.. — Спирька жалостно сморщился. — Беда великая... Гонец до тебя, дворский Матюшка... на той же лодейке приплыл, каргопольским трактом спешно добирался...

— Что?! — бешено закричал Палицын. — Говори — что?! Жива Федосья?

— Не сказал мне! — взвыл холоп. — Тебя в монастыре ждет...

Аверкий отшвырнул его с дороги и бросился бежать.

Когда домчался до Святого озера, сердце выпрыгивало из груди через глотку, в глазах стоял красный туман. От монастырских строений навстречу ему шел, не прибавляя шагу, горестно свесив голову без шапки, московский гонец из дворских людей Палицына. Аверкий остановился, задыхаясь.

— Говори!

Дворский помотал башкой со спаленными волосами. Лицо тоже было обгоревшее, язвы ожогов едва затянулись.

— Ничего от двора не осталось... Жену твою... не уберегли. Как пожар раздуло, ее сыскать не могли... Она из хором-то выбежала, никто и не видал. Из слуг твоих я да Епифан Чобот в живых остались. Из челяди трое. Феодосью Гавриловну на четвертый день нашли, у чужого двора притулилась, там ее и накрыло.. . Похоронили у церквы Прокопия Кесарийского. Поп всех мертвых, что свезли туда, заодин отпевал. — Дворский рухнул на колени. — Прости Бога ради, Аверкий Иваныч! Не секи повинну голову. Боярских детей да дворян, да прочих служилых без числа заживо сгорело и задохлось, когда татарву на посадах сдерживали. Посадские в церквах каменных набивались... потом лежали друг на дружке мертвые, в дыму угоревши... Опричный двор подчистую огнем стерло...

— Подчистую... — повторил Палицын, глядя перед собой невидящим взором, в котором застыл ужас.

— А я обратно на Москву не поскачу. Страх там и голод. Ты меня к себе в походные слуги бери, Аверкий Иваныч! Куда хошь, только не обратно...

Не чувствуя сил в ногах, Палицын опустился в траву на обочине дороги. Нету... ничего больше нету... ни жены, ни детей, ни дома, ни стольного города... А есть ли сама Русь? Не сгорела ли и вся она в опричном пожаре?

Тяжко карает Бог московского царя и его слуг за Филиппа-митрополита, за всех без вины умученных, за кровавые реки...