Светлый фон

Дружок и ровесник Аверкия Палицына, восемнадцатилетний повеса Ермоха Кречет позвал его шугануть от церкви женок: их вой утомлял и хотелось развеселиться. Вдвоем налетели на баб, помахали вхолостую саблями. Хохоча, принялись ловить разбегающихся и визжащих молодух. К забаве присоединились другие. Аверкий, упустив свою бабенку, вернулся к паперти. На него бесстрашно глядела большими темными глазами молодайка, прикрывая руками выпирающий живот.

— Ты чего? — Безусый опричник, привыкший видеть у земских баб и девок ненависть к своим опричным мучителям и страх, в этот раз почувствовал совсем иное. Поморская женка взирала на него с суровой брезгливостью. Палицын опешил. — А ну опусти глаза-то, дура. Чего вызверилась?.. Или распластать тебя прямо тут, краса ненаглядна?

Молодуха не испугалась угрозы. А когда Аверкию на шею свалился потный от бега, веселый Ермоха, женка посмотрела и на него. Кречет, пугая, замахнулся на нее и получил в лицо плевок.

— Ах ты б...! — заорал он, дернул с пояса нож и ткнул им бабе под сердце.

Палицын еще долго не мог оторвать Кречета от мертвой женки. Тот блажил матерным криком и ножом располосовывал ей чрево, грудь, лицо. Аверкию жалко было красивой бабы, хоть и дуры, и не хотелось видеть то, что от нее осталось. В конце концов он кулаком по уху свалил дружка наземь и оттащил за ноги.

Распотрошив Варзугу и поделив с Бачуриными прибыль, Басарга Федорович отправился далее вдоль морского берега. Судьбу варзужан-недоимщиков разделили Кашкаранцы и Умба. В Порьей Губе Басаргу Федоровича озлили чернецы из Кокуева монастырька, укорившие разбойного дьяка в немилосердии. От монастырька осталось пепелище, с которого монахи пошли куда глаза глядят.

В Кандалакше Басарга продолжил взыскивать долг, к той поре уже многократно превзойденный добычей с терских сел. Вся эта сторона Поморья была записана им в ответчики за изменников и заговорщиков варзужан.

С Никольского кандалажского монастыря опричные рассчитывали отменно поживиться. Обитель была не бедна — с царских грамот владела вотчинами и солеварнями, имела приписной тягловый люд, сам государь прежде жаловал ей дары. Отнять те дары теперь было не в грех, считал Басарга Федорович.

Разбойный дьяк подошел к монастырю как завоеватель, с полусотней вооруженных опричников. Снесли ворота, переполошили насельников, выдернули из кельи настоятеля, старого-престарого Феодорита. Перерыли вверх дном ризницу, но то, что нашли в ней, не похоже было на монастырскую казну. Тогда приволокли келаря, привязали к опоре деревянной звонницы. На глазах у ветхого Феодорита стали пытать келаря о казне. Отрезали один за другим оба уха, вынули ножом глаз.