— Значит, говоришь, господин воинский голова, новой войны со свеями не избежать...

Аверкий силился узреть в печенгском настоятеле то, что слышал от Феодорита. Однако видел перед собой сурово-властного старика, способного придавить одним взглядом и неуступчивого. Поразительным в Трифоне было лишь сочетание глубокой старости и телесной силы, худобы аскетического лица и могучей плоти. В то, что когда-то он был душегуб, верилось сразу.

— Ну, крепость срубить дело не хитро. Строить есть кем. Место удобно, ровно, леса много... Свеи-то в начале лета приходили, дань брали с лопян, дурна не творили.

— Еще сотворят, — мрачно пообещал Палицын. — Под ливонской Колыванью прошлой осенью мы с ними только разминаться начали.

— Ну а ты-то? Про себя поведай. Палицыных род мне не чужой, от прадеда твоего, Ивана Никитича, много добра видел.

Аверкий коротко и неохотно рассказал. Узнав, как погиб в новгородском походе родитель, Трифон осуровел еще больше, сделался совсем уж неприятен.

— В опричнине, выходит, и ты, и отец твой художествовали... Что тут скажешь. Покривел палицынский род...

— Прямее иных будет, — вспыхнул Аверкий. — Ты-то, старче, вовсе, говорят, разбойным лиходеем был.

— Верно говорят, — вздохнул Трифон. — Мне бы грехи свои в глуши замаливать, а я... Ставил монастырь в пустынном месте, а теперь прикащиком в вотчине сижу, что твой дворцовый боярин у князя удельного... Ну а меньшой брат Афанасьев жив ли еще?

— Жив. Келарствует в Чудове монастыре. О тебе рассказывал.

— Бывал он здесь, когда еще Васюком звался. Потом я с ним на Москве виделся. Не он ли тебе эту службу выхлопотал у царских дьяков? Его была мысль — крепость в Печенгской губе ставить...

— У царя своих советчиков хватает, — хмуро отрезал Палицын.

Трифон, подойдя, положил жесткую ладонь на чело Аверкию. Голос монаха помягчел.

— Ничего, сынок, пройдет все. У нас хотя край студён и к людям недружен, но сердцем отогреешься. Душой отмякнешь, и горе твое затупится.

Вовсе не так уж неприятен оказался старик...

И закипела служба. Горододел из Колмогор Селиверст Бывальцев размечал, где быть крепостным стрельням и срубным пряслам, распоряжался двигать монастырские строения, чтоб не вставали поперек городни, сам осматривал чуть не каждое бревно, сплавленное к монастырю из леса. Палицын первые дни ходил за ним по пятам, пытался понять, хорош ли умелец, не испортит ли государево дело. Скоро убедился, что Селиверст свою науку знает, стал доверять и почел за лучшее не вмешиваться. Собственной заботой Палицына был воинский наряд будущей крепости. С Двины к осени должны были прибыть лодьи с парой сотен пушечных ядер, полусотней пудов порохового зелья, с пищалями и запасом свинца. Охочих к воинскому делу людей набралось несколько десятков, их поставили на ученье стрелецкой и пушкарской службе.