— Нойда — это кто, отче? Она говорит, эта гривна — ее. И она помогла мне... помогла отогнать свеев от Соловца.
— Не обманывайся, чадо, — неожиданно жестко сказал Феодорит. — Это лишь сеть для уловления тебя... А гривну отдай Трифону. Он знает, что сделать с ней. И вот что еще скажи ему от меня. Не увидимся мы с ним больше на земле. Я ведь помирать на Соловки приплыл. Где постриг принял, там и костям лежать. Пускай Трифон поставит в мое поминанье церковь Успения Богородицы. В своей бывшей моленной пустыньке пускай ее срубит, там, где сейчас торговый люд живет, у причалов морских... Ты же, чадо, сам возьми топор и ту церковь вместе с Трифоном созидай, если хочешь кровь с рук очистить.
Палицын возмутился.
— Московскому дворянину и воинскому голове за мужичью работу браться?!
— Не избу мужичью строить будешь — дом Божий, — тихим голосом окоротил его старец.
8
8
Мурман, из Москвы казавшийся темной ледяной пустыней, при встрече поразил многолюдством, торговой суетой и незаходимым солнцем. Но и жути нагнал своими неприступными мрачными скалами, что стеной вставали из моря на всем пути до Печенги. Долгий осторожный путь по краешку ледовитого океана, свирепого к человеку, почудился московским пришельцам смертными мытарствами.
Игумен Соловецкого монастыря заверил Палицына, что поморских мужиков на Мурман для строительства крепости снаряжать не нужно — людей там и без того хватает, и работных, и промысловых, и беглых с низовской Руси, и вольных охотников. Опричный разор, да долгая война, да непосильное тягло гнали людей на окраины царства. На неприютном Мурманском берегу искали приют новгородские беглецы и те, кто лишился всего от Басаргина правежа. Теперь Палицын убедился в правоте игумена.
Он побывал в Коле и вместо трех изб, о которых слышал от отцова дядьки, тоже служившего здесь когда-то, обнаружил большое селение. Русская речь тут легко мешалась с иноземной, и от торговых людей, своих и чужедальних, не было проходу. Дальше в норвецкую сторону рыбачьи становища в речных губах между скалами были так часты, что казались целыми селами. То же впечатление оставлял большой торг на Рыбачьем полуострове и купеческие пристани в Печенгской губе, в небольшом заливе, который звался Трифоновым.
Сам монастырь стоял ниже, у речки Княжухи, впадавшей в верхушку морской губы. Из-за обилия построек — хозяйственных служб, амбаров, двухъярусных жилых клетей и прочего издали он был похож на колмогорский посад. Еще подплывая к монастырю, Аверкий прикинул длину крепостных стен, которыми нужно все это обнести по чертежу из Приказа городовых дел. На глаз вышло — город надо рубить в половину московского кремля, не меньше.