Глава 40

Глава 40

Мистер Эшмол, к немалому удивлению Доры и вопреки ее мнению о нем, позволил ей превратить небольшую гостиную в передней части особняка в свою студию. Из другой комнаты сюда было перенесено маленькое бюро, и теперь ее заготовки для ювелирных украшений аккуратно разложены в ящиках, а проволока, ленты и кружева рассортированы по полочкам, и еще остается место, чтобы свободно разложить раскрытый альбом для рисования. Дора проводит ладонями по поверхностям из палисандра, отполированным до блеска и натертым душистым пчелиным воском. За столь великолепным столом ей еще не приходилось работать. А стул (обитый знакомым ей узорчатым шелком) удивительно удобный, на нем так приятно сидеть и придумывать эскизы украшений. Никакого сравнения с ее жалким столиком и тем высоченным табуретом на чердаке. Никакого сравнения с прилавком в магазине. Ее новое рабочее место удобством превосходит оба.

И все же.

Она сидит перед пустым листом бумаги. Вдохновение, посетившее ее в тот день, когда мисс Понсенби и прочие заказчицы набежали в «Эмпориум Блейка», бесследно улетучилось, и его сменило некое отупение, тревожная пустота в душе.

Она поправляет очки на носу.

Впервые в жизни вдохновение ей изменило. Все творческие души неизменно время от времени истощаются. А единственное существо, способное дать ей утешение, сейчас погребено под розовым кустом в саду мистера Эшмола, и некому ее порадовать, некому избавить от творческой засухи.

Дора рассеянно листает страницы альбома, рассматривает свои прежние работы. Самые последние она сделала для мистера Клементса – ей надо вернуться к нему хотя бы для того, чтобы отдать ему эскизы и получить причитающиеся ей деньги, – но есть еще и другие эскизы, придуманные раньше: колье из канители со стеклышками вместо драгоценных камней (починенное и висящее сейчас у нее на шее), три пары серег, браслет из томпака с гранатами, две броши в стиле воксхоллского стекла, шейная лента с фальшивыми агатами.

Она открывает последние страницы альбома. С рисунками пифоса.

Вот общий абрис, вот эскизы резных сценок. А вот и сами сценки. Дора внимательно их разглядывает, и в глубине души ощущает гордость: как же точно она прорисовала все детали. Всего сценок на пифосе было четыре, но она успела скопировать только три. Она вспоминает слова Лотти о том, что Иезекия собирается вскоре увезти пифос и тогда у нее больше не будет возможности закончить рисунки.

Но, думает она, так ли уж это плохо? Она получила от пифоса все, что ей требовалось. Ей больше не нужны эти наброски – только Эдварду они могут сослужить какую-то пользу. Дора закрывает глаза. Она все еще сердится на Эдварда за обман, но ее гнев угасает, точно на обожженную кожу наложили холодную влажную повязку.