Хорт испытующе глядел на Ефрема.

– И все такоже и содеяли бы?

– Христа ради, – отвечал Ефрем.

– И коли тебе поднесли бы ту чару, – испил бы?

– С радостью, – отвечал Ефрем, но без улыбки.

И в загорелом его лице проступила некоторая бледность, что не укрылось от взора Хорта и мальчика. А вслед за тем Хорт посмотрел протяжно и пристально на Спиридона, так что тому в лицо и кровь алая кинулась.

Некоторое время все вкушали молча корм. Лепешка была отменно хороша, духовита.

– И то выходит, что ваш Единый все молитвы принимает? – прошал Хорт. – Коли оне все к нему, будто реки, восходят?

Ефрем кивнул.

– Сице бо и есть.

– И нашу молитву Хорсу? – продолжал Хорт.

– И любую поганую молитву, – отвечал Ефрем, – коли та от сердца доброго. Ежели младенец прошает о брашне, а сам кажет камень, и древо, и глину, и песок, неужли отец, разумея, что чадо на самом деле прошает о хлебе, и протянет ему камень? Ни. Даст хлеб. И паки даст, и паки, покуда младенец тот не выучится верному прошению.

– Ишь чего речешь-то, – проговорил мрачно Мухояр. – Я-то младенец?

И он огладил свою литую бороду с сединой.

– До вашего Христа сменилось солнце луной и обратно многажды и многажды воды в море утекло, – молвил Хорт. – Ни на Кыёве, ни еще идеже[339], аж и в том Ерусалиме? Али в Ерусалиме было от начала веков?

Хорт вперил в Ефрема свой взгляд, пегие брови его напряженно подрагивали.

– Ни, – отвечал Ефрем со вздохом. – Ерусалим бысть Господень град, да еще в него Христос не въехал на осляти. И святая та земля была Господня издавна. Но не сразу время приспело, по промыслу Божию. Такоже и у нас. Во младенчестве пребывали, пока свечу ту не возжег Володимер князь на Кыёве. От него огонек вверх по Днепру взошел, и в Смоленске затрепетал. И даже здесь. Но древле Ерусалима, древле отцов святых, пророков, Моисея, древле Египта солнце и звезды и земля с водами и лесами, что содеяны по Слову Господню, рекшему: «Буде!» И бысть по Слову Его. Солнце воссияло, звезды зажглись, растения на земле пробились, потекли реки, побрели звери, в море поплыла рыба-кит. И Господь тот, рекший, Един. Всё и все к Нему восходят, аще с правдою жили, аще нет – низвержены ко диаволу в бездны смрадныя. И та правда жизни важнее молитвы. Но с верною молитвой лепше жизнь. И егда многие ея возносят, сила велия одушевляет ны. То и собором церква прозывается, что собраны все молитвы воедину. То надобно нам, рабам, ны молитва и одушевляет, и силу дает. Хор дублее, нежели глас один.

Хорт и Мухояр слушали его в полном молчании, Хорт и есть перестал, а Мухояр черпал ложкой похлебку, жевал лепешку.