– Да ведь уже завлекла однажды…

– Так повтори свой опыт, черт возьми!

Мартин молчал, не зная, что ответить на такое. Но понимал, что любое слово, сказанное им в этот вечер, определит весь остаток его жизни. И назад отыграть будет уже невозможно. Нет, решил он, мне нужно еще поразмыслить. Холодно прикинуть все. Подумать немного.

Но Вилья напирал и настаивал:

– Ну вот попробуй только сказать, что это слово не ласкает тебе слух. – «революция»!

– Ласкает, – согласился Мартин.

– Самое благозвучное слово на свете! – Вилья снова обернулся к майору. – А? Скажи, Хено!

– Чистая правда, генерал. Без нее были бы мы все просто скотиной в хозяйском хлеву.

– Слыхал, инженер?

– Слыхал.

– Ты внукам своим рассказывать будешь, когда они у тебя появятся, как был у Панчо Вильи, а он кого попало к себе не брал… Как с ним и с верными ему людьми переправлялся через Браво.

Мартин все же попробовал отсрочить окончательное решение. Хотя бы до завтра, чтоб при свете дня взглянуть на ситуацию под другим углом. Ибо, как известно, «давши слово, крепись»: если он согласится, назад пути не будет. И предпринял последнюю попытку:

– Не знаю, справлюсь ли.

От громового хохота Вильи, казалось, задрожала улица.

– Сомневаешься?.. Да ты рожден для этого, инженер! Ты же из тех, для кого свист пуль слаще музыки! Это говорю тебе я, Панчо Вилья, который еще недавно грамоте не знал, но в лошадях, в бабах и в мужчинах всегда разбирался.

Он снова остановился, словно вспомнив что-то, запустил в жилетный карман два пальца. А когда вытащил, в них сверкнуло что-то желтое, а потом Мартин почувствовал на ладони тяжесть золотой монеты.

– Я, кажется, был тебе должен. Вот, возвращаю. Чтоб не думал, будто Франсиско Вилья может забыть о долге.

Четыре дня спустя, в полночь 23 марта 1913 года, одинокий всадник вброд пересек реку Браво, где вода была коню по брюхо. Спасаясь от холода, верховой набросил на плечи оленью шкуру, край которой касался широкого поля его шляпы. Выбравшись на другой берег, он осмотрелся и, убедившись, что вокруг никого нет, вернулся к реке. Завел коня в воду, приподнялся на стременах, сложил руки рупором, и над рекой понесся сперва хриплый, а потом пронзительно-прерывистый звук, похожий на плач койота. Света новорожденного месяца с неба, густо усыпанного звездами, хватило, чтобы разглядеть на противоположном берегу черные силуэты – еще восемь всадников один за другим стали заходить в темную медленную воду, отделявшую Мексику от Соединенных Штатов. Последний – в стетсоне, в полотняной куртке, со старым револьвером на поясе и винчестером в чехле у седла справа – был испанец Мартин Гаррет Ортис, которому в этот день исполнилось двадцать семь лет.