БЛЕДНАЯ СМЕРТЬ ВХОДИТ И В ХИЖИНЫ, И ВО ДВОРЦЫ КОРОЛЕЙ.

БЛЕДНАЯ СМЕРТЬ ВХОДИТ И В ХИЖИНЫ, И ВО ДВОРЦЫ КОРОЛЕЙ.

Рандеву назначалось на 2:40. Я оставил «линкольн» на боковой улице и проник на кладбище с восточного входа около часа ночи. Все ворота были закрыты, но я нашел дерево, растущее у чугунной ограды, и перелез. На мне был темный костюм и низко надвинутая федора. «Магнум» лежал в быстродоступной поясной кобуре, складной нож – в кармане брюк, мощный фонарик, взятый с «Пилар», – в пиджачном кармане. На левом плече висела свернутая тридцатифутовая веревка, тоже с «Пилар». Я пока не совсем понимал, зачем она может понадобиться – связать пленного, подстроить ловушку, перелезть через забор, – но захватить ее казалось мне хорошей идеей.

Хемингуэй рассказывал, что знатные гаванские семьи лет восемьдесят соревновались в возведении роскошных склепов и памятников, но я не ожидал, что их будет столько. Оставляя в стороне широкие улицы, я пробирался по узким дорожкам. Луна освещала полные муки лица распятых Христов, греческие храмы, ангелов, парящих над могилами подобно стервятникам, мадонн, воздевающих персты на манер револьверов, готические мавзолеи с чугунными решетками, всевозможные урны, дорические колонны, прячущие за собой наемных убийц. Ночную прохладу наполнял запах увядших цветов.

Днем я купил в туристском бюро дешевую карту кладбища и теперь сверялся с ней при луне, не желая зажигать фонарик даже на пару секунд. Я находился как раз в такой ситуации, в какую нас в СРС учили не попадать: рандеву на вражеской территории, где почти наверняка ждет засада, число противников неизвестно, вся инициатива на их стороне.

А, на хер. Я сложил карту и пошел дальше. В ногах у чьего-то саркофага стояла каменная собака, то и другое в натуральную величину. Четырехфутовый шахматный рыцарь охранял надгробие одного из великих кубинских гроссмейстеров. На карте все это было – через несколько сотен ярдов должен быть памятник студентам-медикам. Я прошел плиту в виде костяшки домино с двумя тройками. В аннотации к карте говорилось, что почившая под ней женщина была страстной доминошницей и умерла от удара, когда ей на турнире не достались две тройки. От нее я повернул налево, к буквально заваленной цветами могиле Амелии де ла Ос. Хемингуэй мне и про нее рассказал. Ее похоронили в 1901 году вместе с ребенком, чья отдельная могилка помещалась в ногах у матери. Когда ее зачем-то эксгумировали несколько лет спустя, она держала детский скелетик в руках. Кубинцы любят такие истории, Хемингуэй тоже. Женщины со всего острова совершают к ее могиле паломничество, отсюда и цветы. Пахло здесь как во всех похоронных бюро, где мне доводилось бывать.