– Не может быть! – воскликнул тот и даже привстал.

– И тем не менее. И, в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, нам нужно будет еще кое-что проверить.

– А это не может быть ошибкой? – высказал предположение Кочкин.

– Скорее всего, нет, но проверить все равно нужно. Чем мы, собственно, и займемся.

Глава 49. Конец следам говорящей обезьяны

Глава 49. Конец следам говорящей обезьяны

Начальник сыскной всякий раз, когда нападал на след преступника, не считался ни со временем, ни с людьми. Для него не существовало слова «усталость», он переставал отличать день от ночи. «Потом отдохнем!» – говорил обычно, глядя на Кочкина безумными глазами, в которых не было ничего, кроме желания побыстрее схватить злодея. Этим он и восхищал, и пугал. С ним в такие моменты никто не спорил, никто не роптал, все соглашались и беспрекословно выполняли приказы. Сыскная работала как швейцарские часы. Задания, на которые в другое время уходили недели, агенты выполняли за считаные дни.

Всю жизнь Саввы Афиногеновича Протасова за время, прошедшее со смерти Лобанской, восстановили практически по минутам. Были опрошены сотни свидетелей: приятели-промышленники; шапочные знакомые; прислуга ресторанов, где он обедал; магазинов, где он что-либо покупал; парикмахеры, врачи, деловые партнеры… Каждый из них что-то да добавлял к портрету убитого фабриканта. Так стало известно, что Савва Афиногенович пил только водку, но дома держал большую коллекцию хороших французских и немецких вин. По вторникам после ужина обычно уезжал в купеческий клуб и брал с собой несколько бутылок легкого вина – кларета. Полковник не забывал и о том, что в письме, которое ему передал покойный Семенов, указывался именно вторник. После смерти Лобанской фабрикант перестал наведываться в клуб. Это позволило начальнику сыскной сделать вывод, что промышленник по вторникам ездил вовсе не на встречу с приятелями, а посещал Лобанскую, и вино, которое он брал с собой, предназначалось ей. Что подтверждали слова околоточного надзирателя о целой батарее пустых бутылок, обнаруженной в чулане Лобанской после ее смерти.

Фома Фомич уже в который раз перечитывал личные дела, всевозможные справки, донесения агентов. Он знал эти бумаги почти наизусть, однако понимал – не все еще осмыслил. Внимание его привлекла одна запись из допроса буфетчика трактира «Самарканд», в котором Протасов очень часто обедал и порой встречался с деловыми партнерами. Полковник выписал фамилию, одну из тех, с кем фабрикант виделся незадолго до смерти, и, со слов буфетчика, передавал тому деньги. «Зачем?» – подумал Фома Фомич. Пригласил Кочкина и, сунув ему бумажку, велел выяснить об этом человеке все и в кратчайшие сроки.