Я подпираю голову локтем, поворачиваясь к нему лицом. В тот день после встречи с мамой я села в машину и разрыдалась. Вечером, умываясь над раковиной, я увидела в зеркале, что мои глаза с морщинками похожи на ее. И раскатываю тесто для бисквитов я так, как научила меня мать. Как мало я понимала… Но сегодня я была измучена, выжата досуха.

– Мы знали, что это только вопрос времени.

– Да, верно.

– Я продолжаю прокручивать в голове тот последний раз, когда мы нашли ее блуждающей по улице. Испуганной, беспомощной…

Я замолкаю, вспоминая, как она прижималась ко мне, будто ребенок, когда я натягивала ночную рубашку на ее голые костлявые плечи.

– Что, если я стану такой же? Или ты?

– Ну кто же знает…

Джозеф хмурит лоб, и даже в полумраке я вижу, как тревога искажает его лицо.

От долгого стояния у меня болит спина, ноги покалывает, я ерзаю, пытаясь устроиться поудобнее.

– Не хочу становиться забывчивой, не хочу, чтобы кто-то из нас отправлялся в дом престарелых. Я хочу остаться здесь, вот так, навсегда.

Джозефу перевалило за семьдесят, и я не сильно отстаю, мы прибаливаем, но пока все терпимо, мы можем проводить наши дни так, как нам заблагорассудится. Вот только надолго ли?

– К сожалению, любовь моя, я думаю, что это не в нашей власти.

Я придвигаюсь ближе к нему, наши колени соприкасаются под фланелевыми простынями. Свеча за его спиной догорает.

– Несправедливо, да? – спрашивает он.

Мои пальцы теребят дырку в одеяле.

– Ты не можешь уйти первой, Эвелин. Я потеряюсь без тебя… Я не смогу оставаться один в таком большом доме.

– Ну ты тоже не должен уходить первым. Я бы тоже потерялась.

Я замолкаю, мою грудь переполняет страх перед неминуемым: вот один из нас склоняется над гробом, а вечером в одиночестве ложится в постель. Я гоню картинки прочь.

– Как ты думаешь, они на нас оттуда смотрят?

– Кто знает. – Джозеф пожимает плечами и вдруг спрашивает: – Как ты думаешь, твой отец был бы рад видеть твою мать?