Нелла ищет свои собственные письма. Вот они. Первое написано в октябре прошлого года, когда она только приехала; Марин тогда задирала нос, а Корнелия дерзила.
Никогда еще Нелла не чувствовала себя настолько уязвимой. Ее письма – в пачке писем других женщин Амстердама; ее тайны и страхи – среди их тайн и страхов. Она такая же, как они. Это ей двенадцать лет. Это она каждый день тоскует по умершему давным-давно мужу. Мы – женщины, имя нам легион; мы все в плену у миниатюристки. Я-то думала, она крадет мою жизнь, – а она распахнула в моей душе все двери и позволила мне заглянуть внутрь.
Нелла вытирает глаза и обнаруживает другие свои письма, включая длинное послание, которое пропало у нее в тот день, когда в холл ввалился Джек; письмо, в котором она просила набор для игры в триктрак. К нему по-прежнему был приколот вексель на пятьсот гульденов.
«Пусть деньги послужат маслом для упрямых петель вашей двери», – тогда написала она. Мастер даже не вскрыла письмо.
Должно быть, в тот день она наблюдала за мной в Старой церкви, думает Нелла, – когда Отто пришел молиться, а Агнес схватила меня за рукав. Разумеется, единственный способ выяснить, что я хочу доску для игры в триктрак, – подобраться вплотную и залезть ко мне в карман.
Как там сказала Корнелия?
На обратной стороне ее писем есть пометки: