Темноволосая, слишком темноволосая для голландки; теперь, когда ее помыли, видно, что и кожа Теа имеет цвет засахаренного грецкого ореха. Глаза малышки открыты – два маленьких озера, наполненных ночью. Нелла подходит ближе, не в силах отвести взгляд.
– Теа, – выдыхает Корнелия. – Ох, Тут…
Будто услышав свое имя, дочь Отто обращает к служанке расфокусированный младенческий взгляд.
Лисбет вопросительно смотрит на Неллу. В комнате сгущается молчание, и Нелла вспоминает слова Марин.
– Вам щедро заплатят за помощь. Гульден в день, – едва выталкивает из себя Нелла; голос дрожит от потрясения.
Лисбет задумчиво надувает щеки; ее грубая рука нежно гладит черные волосики Теа. Кормилица рассматривает картины, часы с маятником, серебряный кувшин. Потом взгляд перемещается на огромный кукольный дом, такой богатый, такой роскошный, что Нелле становится стыдно.
– Уверена, что заплатят, моя госпожа, – наконец говорит она. – Четыре гульдена в день.
Нелла все еще не может отойти от потрясения. Однако она прожила в Амстердаме уже достаточно долго и знает, что горожане торгуются как дышат. Становится чуть легче: Лисбет ценит деньги выше, чем секреты, – или просто радуется привалившей удаче.
Она опять ищет людям оправдание? Кормилица явно понимает, какая буря кипит под внешним спокойствием. И она знает себе цену.
Возможно, Йоханнес был прав: даже абстракции, такие как молчание, могут стать предметом торга – словно олений окорок, связка фазанов или кусок сыра. Нелла вспоминает пустой сундук в кабинете. Надо сходить к Ханне, ускорить продажу сахара. Но когда? Телега уже разогналась и несется под гору.
– Два гульдена в день.
Лисбет Тиммерс морщит нос.
– Учитывая необычные обстоятельства, уверена, вы поймете. Три.
А я ведь чуть было не сказала Франсу Мермансу, что это его ребенок, думает Нелла. И невольно вздрагивает при мысли, что могло бы случиться, узнай он еще и эту тайну.
– Договорились, госпожа Тиммерс. Три гульдена в день. За
Лисбет удовлетворенно кивает.