– Мы уже подкупаем чужих людей, чтобы сохранить тайну. Это когда-нибудь прекратится? – спрашивает Нелла.

И отвечает самой себе: когда кончатся деньги.

У Корнелии свирепый взгляд.

– Я сдохну, а не позволю волосу с нее упасть!

– Корнелия, даже если придется отослать малышку в Ассенделфт, обещаю – мы ее не бросим.

Ассенделфт далеко: как однажды сказала Агнес, почти так же далеко, как Батавия.

Нелла вновь слышит голос Марин. Ясный чистый голос, серые глаза пренебрежительно сверкают. Что делать в деревне? Нечего.

Корнелия кивает своим мыслям.

– На улице можно надевать на Теа чепчик, а дома снимать.

– Корнелия…

– И придется сказать пастору Пелликорну. О госпоже Марин. Иначе ее не похоронят. Я не хочу, чтобы ее положили у святого Антония. Слишком далеко. Пусть будет в городских стенах…

– Давай я сделаю тебе поесть, – говорит Нелла, чувствуя, что у служанки начинается истерика. – Хлеб с сыром?

– Я не голодна, – отвечает Корнелия и подхватывается на ноги. – Надо что-то приготовить и отнести хозяину.

Сейчас, когда Корнелия поглощена новой мыслью, Нелла не способна найти слова, чтобы рассказать о приговоре. Она рвется к Йоханнесу, но сначала нужно что-то сделать с телом Марин, прямо завтра с утра, не откладывая. Только поспать немного. Сегодня четверг. В воскресенье на закате они с Корнелией и Теа будут предоставлены сами себе: свободный полет – или падение? – с Лисбет Тиммерс, прицепившейся к их подолу. Была жизнь – и нет; словно поднимаешь фишку с доски. В этом городе такое не редкость.

В Амстердаме, возможно, никогда и не было такого ребенка. Здесь есть евреи-сефарды, смуглая ребятня из Лиссабона; есть мулаты, привезенные португальскими торговцами, – они ждут у синагоги на Хоутграхт, занимая места для своих хозяек. Есть армяне, беглецы из Оттоманской империи, и бог знает кто еще, – но в Амстердаме люди держатся за своих, они не смешивают кровь и веру. Вот почему все всегда пялились на Отто. Произошло очевидное нарушение всех негласных правил: необычного ребенка произвели на свет не за краем далекого моря, а в богатейшем районе Золотой излучины. Рождение Теи – что для этих каналов и мостовых может быть постыднее?

С головы до кончиков пальцев, я тебя люблю. Этот ребенок – отражение двоих. Нелла вспоминает шепот в ночи, закрывшуюся дверь, бледное лицо Корнелии, когда Нелла спрашивала ее: ты опять не спала допоздна? Старая церковь, Марин в слезах. Отто, с выражением ужаса на лице, на той же церковной скамье, только много позже. Именно тогда Марин ему и сказала?