Это же осознание, должно быть, пришло к Ханье – она замолкает на полуслове. С трудом сглатывает и достаёт семейный портрет, который хранила всё время, пока мы были в лагере. Передав его сыновьям, она указывает на их лица.
– Это я, а это вы.
Мальчики сверяются с изображением, затем Яков оценивает её.
– Ты выглядишь по-другому.
Она смеётся:
– Как и ты. Эта фотография была сделана четыре года назад. А это твой отец, Элиаш.
– Где он? – спрашивает Адам.
– Когда-нибудь мы увидим его снова, – тихо говорит Ханья, но её голос дрожит. Она берёт их руки в свои. Адам доверчиво приближается к ней, и Яков, хотя он всё ещё выглядит растерянным, не отстраняется. – Вы были такими маленькими, когда мы с вашим отцом отдали вас, чтобы вы были в безопасности. Мы ужасно скучали по вам, но матуся Матильда смогла защитить вас так, как не смогли мы. Несмотря на то что мы не были вместе, вы каждый день были со мной, потому что я думала о вас, скучала по вам и любила вас. Вы помните день своего отъезда?
Яков качает головой. Адам тоже качает головой, чтобы не оставаться в стороне. Я ожидала такого ответа, но он всё равно разочаровывает.
– Всё в порядке, потому что я это помню. Адам, ты был ещё совсем крошечным…
– Вот таким? – Он указывает на себя на фотографии.
– Да, именно таким. Яков, тебе едва исполнилось три года, но ты обещал быть храбрым мальчиком. Я вижу, ты сдержал обещание. Продолжишь ли ты быть храбрым?
Обдумав вопрос, он кивает.
– Адам, ты тоже будешь храбрым?
Адам крепко обнимает Ханью за шею.
– Да, мама!
* * *
Я оставляю Ханью вновь знакомиться с сыновьями, обещая вернуться после того, как побываю на улице Балуцкого. Я не уверена, пережил ли наш многоквартирный дом войну и сохранилось ли от дома, который я когда-то знала, хоть что-нибудь. Но мне нужно это выяснить.
Выйдя из монастыря, я дохожу до конца улицы и замечаю Ирену, которая хотела встретиться с нами после того, как представит Франца своей матери.
– Я присоединюсь к вам чуть позже, – говорю я, проходя мимо, но она хватает меня за предплечье, заставляя остановиться.