– Не надо.
Поражённая настойчивостью в её голосе, я поворачиваюсь к ней. Судя по выражению её лица, она поняла, куда я направляюсь.
– Его больше нет? – шепчу я, хотя и не уверена, что смогу вынести ответ.
– Да… ну, то есть здание стоит, а квартира была разграблена, но, отвечая на твой вопрос, да, его больше нет. – Она ослабляет хватку, и я встречаюсь с ней взглядом, полным сочувствия. – Он исчез в тот момент, когда вторглось гестапо и взяло вас под стражу.
К моему горлу подступает комок. Конечно, его уже не было.
Мне нужно вернуться. Увидеть своими глазами то, что я натворила. Разобравшись с Фричем, я должна была обрести хотя бы видимый покой, но Варшава стала лишь очередным напоминанием. Всё счастье, которое я когда-то испытала здесь, было стёрто. Почему же в таком случае меня нужно беречь от последствий содеянного?
Улица Балуцкого и её брусчатка с выбоинами, о которые всегда спотыкалась моя сестра. Стук трости моего отца по лестнице, ведущей в квартиру. Мольбы брата пойти в парк Дрешера. Мама, собирающая герань в своём маленьком садике на нашем балконе и опускающая розовые и белые цветы в свою любимую хрустальную вазу. Мой прекрасный набор шахмат «Стаунтон» в нашей гостиной.
Дом, разрушенный гестапо. Из-за моей ошибки.
Я снова порываюсь уйти, но Ирена непоколебима. Возможно, она права; возможно, нет необходимости смотреть на это, не сейчас, когда я возвращаюсь в тот день с новой болью, стоит только прикрыть глаза. Четыре года я искала справедливости, ожидая, что это успокоит меня. Я уехала из Варшавы сломленной девочкой, а вернулась сломленной девушкой. Сломанные вещи, даже если их починить, остаются потрескавшимися и несовершенными, они больше никогда не будут целыми.
Нас обдувает прохладный ветер, поэтому я скрещиваю руки на груди, укрываясь от него, в это время из монастыря выходит Ханья, а по обе стороны от неё идут её сыновья. Когда они приближаются, я судорожно вздыхаю и смотрю на Ирену.
– Что мне теперь делать?
Она смеётся:
– Чёрт возьми, Мария, какая же ты всё-таки тупица.
Сейчас не время для её дерзких ответов. Я открываю рот, чтобы сказать это, но Ирена обычным быстрым шагом направляется к своему дому. Не сбавляя темпа, она окликает нас через плечо.
– Догоняйте, мы идём домой.
* * *
Войдя в квартиру Сенкевичей, я вспоминаю девушку, которая пришла сюда со своей матерью в предвкушении первого дня работы на Сопротивление. Она была такой юной, такой нетерпеливой. Сегодня это всё тот же уютный, приветливый дом, однако в воздухе ощущается незнакомая тяжесть. Война повлияла на это место так же, как и на всех нас – мы разбитые, почти сломленные, но продолжающие бороться.