Она на мгновение прижимает меня к себе, затем отпускает, бросается навстречу матушке Матильде и хватает её за руку. Её хватка выглядит такой сильной, что я боюсь, что она причиняет боль пожилой настоятельнице, но матушка Матильда сжимает её так же крепко.
– Скажите, что они в безопасности, – умоляет Ханья, слова звучат резко и настойчиво, несмотря на надлом в голосе. – Пожалуйста, они ведь не…
– О, моё дорогое дитя, прости меня. Я не хотела тебя пугать, – отвечает матушка Матильда, успокаивающе гладя рукой по щеке Ханьи. – Я хотела поделиться тем, что мы с сёстрами узнали с тех пор, как Мария связалась с нами. Мать Марии, Наталья, привела к нам твоих сыновей. Адама и Якова перевели в наш детский дом в Острувеке. – Она слегка улыбается Ханье. – Они живы.
Какое-то мгновение Ханья выглядит слишком ошеломлённой, чтобы отреагировать, затем всхлипывает, и у неё подгибаются колени. Её голова опускается, и она прижимается губами к морщинистой руке настоятельницы. С удивительной ловкостью матушка Матильда опускается рядом с ней на колени, склонив голову, закрыв глаза, баюкая Ханью, как будто она одна из тех детей, которых спасли сёстры.
Я закрываю глаза, возвращаясь в нашу гостиную, где мы с мамой так часто шептались, представляя себе моменты, подобные этому – когда семьи, которые были разлучены, вновь воссоединялись.
Ханья успокаивается, и матушка-настоятельница вытирает слезу с её щеки.
– Хочешь увидеть своих сыновей? – Ханье требуется мгновение, чтобы обрести дар речи.
– Они здесь?
– Когда мы нашли их, то привезли сюда так быстро, как только смогли. Я провела с ними беседу, объяснив им, что они иудеи. И они остались
Ханья моргает, слишком поражённая, чтобы переварить всё, что услышала. Ещё одна слеза скатывается по её щеке. Она по-прежнему цепляется за матушку Матильду, как будто стоит Ханье отпустить её, и всё, что вернула ей матушка-настоятельница, исчезнет.
– Прежде чем ты увидишь своих детей, Ханья, ты должна вспомнить, что они были очень маленькими, когда вас разлучили, и они…