Пассажирский кораблик, прибывший из Касильяша, причаливая, дал свисток. Ночь действительно была великолепна, луна повисла над аркадами Дворцовой площади так низко, что казалось, можно дотянуться рукой, я прикурил сигарету, а Продавец Историй стал рассказывать мне свою историю.

9

9

Волосы официанта были собраны на затылке в хвостик, он был в облегающих узких брюках и розовой рубашке. Меня зовут Мариязинья, сказал он с сияющей улыбкой и, повернувшись к моему Сотрапезнику, спросил: надеюсь, вы ничего не имеете против женских имен. Мой Сотрапезник осмотрел сверху донизу этого Мариязинью и спросил: Is he mad?[15] Нет, сказал я, не думаю, он просто веселый. Can homosexuals be merry? – спросил у меня Сотрапезник, what’s all this about?[16] Антониу Бо́тту тоже был веселым, возразил я, и уж кому как не вам, его другу, это должно быть известно. Botto wasn’t merry, сказал он, he was an aesthete, it’s not the same thing[17].

Ваш друг – англичанин? – спросил меня Мариязинья, я их на дух не выношу, они невыносимо скучны! Нет, сказал я, мой гость не британец, он португалец, но жил в Южной Африке, ему нравится говорить по-английски, он поэт. А, ну тогда хорошо, обожаю людей, знающих языки, я разговариваю по-испански, выучил в Эштремо́ше, работал на позаде[18] «Санта-Изабель», les gusta Estremoz, caballeros?[19] Мой Сотрапезник снова осмотрел Мариязинью и сказал мне: he’s mad. Нет, сказал я, думаю, что нет, потом объясню. А пока что это карта вин, сказал Мариязинья, сегодняшнее меню я держу в голове, когда подойдет время, все выложу начистоту, а пока, кабальеро, пойду обслужу того парня, он явно умирает от голода в одиночестве.

Мариязинья, виляя бедрами, отошел и направился обслуживать господина, сидевшего в одиночестве за угловым столом. Куда вы меня привели? – спросил у меня Сотрапезник, что это за место? Не знаю, ответил я, я здесь впервые, мне посоветовал один человек, похоже, это постмодернистский ресторан, но вы, простите за невоздержанность, несете определенную ответственность за все это, я имею в виду постмодернизм. Не понимаю, сказал мой Сотрапезник. Короче, я думал об авангарде, о вкладе авангардизма, продолжил я. Я вас по-прежнему не понимаю, сказал мой Сотрапезник. Хорошо, если как следует присмотреться, авангард нарушил равновесие, а такие вещи не проходят бесследно. Но здесь до того все вульгарно, заметил он, а мы были элегантны. Это вы так думаете, сказал я, футуризм, например, был вульгарен, ему нравился шум и война, я думаю, что с одной côté[20] он был вульгарен, скажу больше, в ваших собственных футуристических одах есть что-то вульгарное. Вы для этого хотели встретиться со мной, чтобы меня оскорбить? – спросил он. Начнем с того, уточнил я, что это не я захотел с вами встретиться, это вы пожелали увидеть меня. Послушайте, я получил ваше послание, сказал он. Вот это новость, сказал я, я утром спокойно читал, сидя под деревом в Азейтао, когда вы лично меня позвали. Ладно, сказал мой Сотрапезник, как вам угодно, не будем спорить, допустим, мне хотелось услышать, какие у вас намерения. Относительно чего? – спросил я. Относительно меня, к примеру, сказал мой Сотрапезник, да, относительно меня, мне это интересно. А не слишком ли это эгоцентрично? – спросил я. Понятно, что да, я эгоцентричен, но что поделаешь, все поэты эгоцентрики, а центр моего эго весьма специфичен, если вы спросите, где он находится, я не сумею ответить. Относительно того, о чем вы говорите, я выдвинул разные предположения, сказал я, я всю жизнь только и делаю, что выдвигаю на ваш счет разные предположения, все, я больше не могу, устал, вот что я хотел сказать. Please, сказал он, не бросайте меня одного на произвол самоуверенных граждан, они ужасны. Я вам не нужен, сказал я, не надо рассказывать мне сказки, вас обожает весь мир, это я в вас нуждался, но сейчас хочу с этим покончить, точка, и весь разговор. Вы почувствовали себя неуютно в моем обществе? – спросил он. Нет, ответил я, для меня это было очень важно, но вы взбудоражили меня, передали свое беспокойство. Ну да, согласился он, со мной всегда этим заканчивается, но послушайте, разве не долг литературы будоражить людей? лично я не доверяю литературе, убаюкивающей сознание. Я тоже, мы с вами единодушны, но я, видите ли, сам по себе беспокоен, а ваше беспокойство накладывается на мое и получается безотрадное производное – тоска. Предпочитаю тоску худому миру, заявил он, из двух состояний я выбираю тоску.