Подробности эти необходимы для того, чтобы живописать очередную мелкую неприятность во всей ее неприглядности.

Адольф этой Каролины был вынужден покинуть жену на два месяца в апреле, сразу после сорокадневного поста, который набожная Каролина соблюдает неукоснительно.

С начала июня Каролина начала поджидать мужа и поджидала его день за днем. Надежды,

росли вплоть до воскресенья, когда предчувствия ее заговорили так настоятельно, что она уже не сомневалась: возлюбленный супруг воротится сегодня, и притом спозаранку.

Когда набожная жена ожидает мужа, которого не было дома около четырех месяцев[685], она занимается своим туалетом куда более тщательно, нежели юная дева, ожидающая своего первого суженого.

Сия добродетельная Каролина так глубоко погрузилась в эти приготовления сугубо личного свойства, что пропустила восьмичасовую мессу. Она хотела сходить в церковь, но боялась упустить приезд своего дражайшего Адольфа и сладость первого обмена взглядами: ведь она была уверена, что он возвратится поутру. Ее горничная, из почтения не входившая в туалетную комнату хозяйки, куда женщины набожные и угреватые не позволяют входить никому, даже собственному мужу, особенно если они худощавы, – ее горничная уже три раза слышала, как хозяйка восклицает: «Как только приедет хозяин, предупредите меня».

Когда мебель задрожала от подъехавшего экипажа, Каролина вскричала нежным голосом, силясь скрыть законное волнение:

– Ах, это он! Скорее, Жюстина, скажите, что я жду его здесь.

Каролина упала в кресло; ноги ее не держали.

Оказалось, что по улице проехал мясник.

За этими тревогами мысль о восьмичасовой мессе затерялась как иголка в стоге сена.

Госпожа продолжила свой туалет; она ведь еще не оделась.

В лицо горничной уже была вышвырнута из туалетной комнаты сорочка с самой простой каймой, сшитая из простого, хотя и превосходного батиста, – такая же, какую горничная подавала госпоже в течение последних трех месяцев.

– О чем вы только думаете, Жюстина? Я же вам сказала взять сорочку без номера.

Сорочек без номера даже в самом великолепном приданом имеется не больше семи-восьми. Они расшиты и разукрашены самым изысканным образом; чтобы завести таких целую дюжину, нужно быть королевой, причем королевой юной. У нашей Каролины сорочка была обшита снизу валансьенскими кружевами, а сверху отделана еще более кокетливо. Эта деталь наших нравов наведет, возможно, представителей мужского пола на мысль о тайных драмах, которые скрываются за такой бесподобной сорочкой.

Каролина натянула фильдекосовые чулки, обулась в прюнелевые башмачки с высокой шнуровкой и надела свой самый узкий корсет. Она велела сделать себе прическу, которая более всего шла к ее лицу, и надела свой самый элегантный чепец. О ее утреннем наряде нечего и говорить. Набожная женщина, живущая в Париже и любящая своего мужа, не хуже кокетки умеет выбрать прелестные полосатые ткани, из которых шьются рединготы на пуговках, которые то и дело расстегиваются, и женщине приходится два-три раза в час застегивать их более или менее очаровательным жестом[686].