Мы как-то сразу почувствовали, что имеем право на долгий поцелуй.

Когда колеса самолета катились еще медленно, она бежала сбоку. На бегу сорвала косынку: голова ее была белая, будто плотно осыпана снегом.

До самого Ростова в моем сердце то и дело закипала горечь расставания. В самолете я был не один. Мучительных усилий стоило сидеть с сухими глазами.

А ЖУРАВЛИ КЛИКАЛИ ВЕСНУ!

А ЖУРАВЛИ КЛИКАЛИ ВЕСНУ!

Сергей Иванович Поздняков встревожен одним: как бы скорее уйти подальше от фронта, обезопасить от вражеских бомб и снарядов скот молочнотоварной фермы колхоза. С ним, с заведующим фермой, тревогу разделяют доярки, пастухи. Они только что переправились по изрядно расшатанному деревянному мостку через неширокую, но глубокую речку.

— Все обошлось благополучно! Двигайте дальше! Кто устал — взбирайтесь на повозки!.. А я умоюсь в речке и догоню вас — вслед обозу весело прокричал Поздняков.

Доярка, что моложе и резвее других, подбежала к нему и передала мыло и полотенце:

— Умывайтесь как следует. Как в Черной речке утки умываются, — и побежала догонять обоз.

Поздняков только тогда спустился к берегу, когда убедился, что в движении скота, повозок и людей установилась спокойная согласованность, непринужденный порядок, которого так недоставало на самом мостке через речку.

«Ну что ж, теперь можно и по-утиному поплескаться», — подумал Поздняков и тут же стал сбрасывать с себя серую кепку, легкую поддевку, рубаху.

Вода в реке текла с задумчивой медлительностью и была незамутненной. В этом месте — речка глубокая, и неудивительно, что вода тут была холоднее, чем положено ей быть в погожие дни сентября. Она обжигала своим холодом усталое, но здоровое тело Позднякова. После долгой дороги, тревог, бессонных ночей ожоги воды вливали в его тело ни с чем не сравнимую освежающую силу.

От удовольствия Поздняков невольно выкрикивал:

— Ах!.. Фух!.. Ну и здорово!.. Что может быть лучше?!

И опять:

— Ах!.. Фух!.. Вот он где — рай! А вовсе не на небе!

Поздняков уже растирал суровым полотенцем покрасневшую грудь, шею, руки, когда из прибрежных кустарников вышел Тит Ефимович Огрызков. Шел к нему и улыбался:

— А я, Сергей Иванович, все ждал в кустах, когда ты перестанешь хлюпаться в воде. Терпения едва хватило, чтобы не помешать тебе…

Поздняков уже не вытирался, а суетливо спешил одеться. Суета сделала его неловким: не попадал в рукав, рубаху надел воротом на спину…