— Думаю, что пора в путь!

И сами готовы были тронуться, но не тронулись: помешала этому Софья Беланова, молодая жена Сергея Позднякова — тоже из колхозных активистов… Да, это она тогда закричала на всю улицу:

— Погодите! Я — Сонька Беланова, два раза сеченная белыми, ими же прозванная Сонькой Краснохвостой, хочу спросить строителей колхозной жизни: почему Федосья Огрызкова и ее дочка Нюрка сидят в санях и навзрыд ревут. Сани скоро поплывут от их слез… И никто из нас не спрашивает: почему они в таком горе?! И почему Тит Огрызков, муженек Федосьи и родной папаша Нюрки, — в другом настроении?!

И Софья строго спросила Федосью и Нюрку, что им надо.

Мать с дочерью кинулись к ней, уцепились за ее полушубок. Мать сквозь слезы — с просьбой к Софье:

— Сбереги нас с дочкой, возьми на соблюдение!

— И возьму! — заявила Софья.

Колхозные активисты и с ними Сергей Поздняков с опасением предупреждали Софью, что ей самой придется ответить за своеволие.

— Отвечу! Знаю, что делаю!

С саней стали выкрикивать те, кто подлежал выселению:

— Титка, ты что, не муж и не отец?!

— А раз муж и отец, то и наведи положенный порядок! В момент загони в сани и Феньку и Нюрку!

Не загнал тогда Титка Огрызков жену и дочку в сани, хотя слыл смелым, сильным и среди отъезжающих был один из молодых. Он уже приготовился навести порядок, но слишком властно глядела на него Софья Беланова, слишком плотно она прижимала к себе его жену и дочку… И еще со дворов к саням подступали те, что оставались в хуторе жить по-новому.

— Уезжайте к чертовой матери со своими старыми порядками! — негодовали они.

— Нагляделись мы на ваши порядки!

— Вам бы все загонять нас, как овец на баз!

— Федосья, не хочешь с ними — оставайся с нами! — подавали советы женщины.

— А Нюрку не дозволим отрывать от матери!

Тишина наступила как-то сразу. Над передними санями поднялся старик с широкой белой бородой, снял шапку, костыль поднял над головой. На ногах стоял прочно, заговорил твердым голосом:

— Титка, не трожь ни жены, ни дочки. Жизнь — она обороты имеет… Тебе, молодому, одному будет легче дождаться своего дня! — И дед Лиховидов, или, как обычно его звали, дед Лиховид, опустился на свое место в санях.